Том 4. Лунные муравьи

Несколько лет тому назад рассказы Зинаиды Гиппиус печатались в журналах самого крайнего модернистского толка – «Вопросах Жизни», «Весах», «Северных Цветах» и т. п. С тех пор вместе с поворотом в общественности произошел и всякий литературный сдвиг, в котором наметилось, пожалуй, кое-что и хорошее, и плохое… Первое заключается в том, что многие из писателей левого лагеря (Ф. Сологуб, В. Брюсов, 3. Гиппиус, А. Блок, Д. Мережковский, Д. Философов), выйдя из специально-модернистских журналов, внесли свежую волну литературного оживления в органы внепартийные, нейтральные. Плохое, на мой взгляд, заключается в появлении эстетического снобизма, нашедшего себе приют в журнале «Аполлон», далеко уступающем по своей литературно-художественной ценности таким своим старшим предшественникам, какими были в свое время «Мир Искусства» и даже не всегда художественно объективные «Весы». В тех журналах (не говоря уже о «Новом Пути», занявшем особую, богоискательскую позицию) чувствовалось присутствие какой-то эстетической веры, какого-то, хотя бы и несколько фанатического, горения, убежденности – хотя бы и в самоценности «чистого искусства», чего отнюдь нельзя подметить в протокольно-индифферентном тоне апологетов снобизма, – и вот одна из причин, почему имя 3. Гиппиус, вместе с некоторыми другими, встречается теперь в альманахах и в более распространенных журналах. Лично я полагаю, что здесь сыграла роль и некоторая эстетическая переоценка, связанная с именем Влад. Соловьева, в котором поэт являлся равноценным мыслителю; исчезло прямолинейное и эстетически-элементарное деление на форму и содержание, – принята их нераздельность, слитность в подлинных произведениях искусства. На границе этого литературно-эстетического перелома развилось беллетристическое дарование 3. Гиппиус; как поэтесса, она выявилась и раньше, и определеннее… Рассказы 3. Гиппиус последнего периода, именно шестая книга, проникнута какой-то очень острой современностью; почти все рассказы затрагивают те или иные явления послереволюционных настроений. Но темы, тракруемые в отдельных из этих рассказов, как ни пронизаны они жгучей современностью, затрагивая мотивы самоубийства, войны, терроризма и т д., все же всегда стоят в тесной связи с общим мировоззрением талантливой писательницы – идеями Бога как религиозно-философского начала, мятежности как начала творческого, и исказительства как обоснования правды, смысла жизни. Этим темам посвящены трогательные, проникнутые глубоким и нежным чувством рассказы: «Земля и Бог», «Приказчик», «Он – белый», «Лунные муравьи», хотя, бесспорно, лучшими вещами сборника являются прекрасный рассказ «Женское» и «Нет возврата», где элемент рассказывательный, весьма свойственный прозе 3. Гиппиус, подчинен элементу изобразительному, до жути сгущающемуся во втором рассказе – о вернувшихся с войны офицерах, которым уже «нет возврата» к обычной нормально-обывательской психике. Сильным оружием г-жи Гиппиус в прозе служит диалог, который чрезвычайно удается ей: беседуют ли у нее плутоватый мужик с барином-интеллигентом, «уверенная» проститутка со слезливым студентом, простодушные земляки, заброшенные на чужбину, где и «Христос не воскресает», или завсегдатаи трактира «Рекорд» – везде мы слышим здесь какие-то подлинные, настоящие, те самые «раз найденные» для данного определения слова, которых искать так настойчиво рекомендовал беллетристам такой мастер слова, как Флобер. В связи с этим и язык большинства рассказов 3. Гиппиус – прекрасный, чисто-русский литературный язык, любуясь отдельными выражениями которого (особенно в диалогах), так и хочется сказать: «Где только удалось автору все это услышать!»

Дмитрий Мережковский. Ночью о солнце *

Бог создал Еву из ребра Адамова. От начала мира этому поверили и верят до сего дня. Она – в нем, она – он; без него ее нет.

Девочка, на краю обрыва,
  Плачет, свивая венок…
– Девочка, кто тебя обидел?
  Она испугалась, что я увидел,
Пролепетала странный ответ:
  – Меня Сотворивший меня обидел,
Я плачу оттого, что меня нет…
  О, зачем ты меня тревожишь?
Мне твоего не дано пути.
  Ты для меня ничего не можешь:
Того, кого нет, нельзя спасти.
  Ты душу за меня положишь,
– А я останусь венок свой вить.
  Ну, скажи, что же ты можешь?
Это Бог не дал мне – быть.

Вообще, господа критики – любезные кавалеры с дамами, даже у нас, в России, где нельзя упрекнуть их в излишней любезности. Пока писательница – только писательница, женщина – только женщина, – ей многое прощается. Если бы он, а не она писала, – сочли бы посредственным или никуда негодным; ну, а для нее недурно.