Том 4. Лунные муравьи

Положительно Москва не нравилась Новоселову и он мечтал о весне, когда кончит университет и уедет в Германию. Это у него было твердо решено, хотя он и привык сомневаться в своих решениях.

Со здешними студентами он избегал сходиться; но это сделалось как-то само собой – и скоро, вместо номера в «Петергофе», он очутился на квартире у Любовь Ильинишны и стал знакомиться с московскими людьми.

Все студенты жили здесь не как квартиранты, а как свои, ходили в гости туда, куда ходила Любовь Ильинишна с мужем, и недолго спустя Новоселов узнал и дядю Андрея Лукича, и дядю Модеста Васильевича, сестру Анну Ильинишну с мужем и детьми, теток Софью и Марью Петровну, причем последняя была главной и старшей теткой; ее слушал даже Евстафий Петрович.

Новоселова сначала заинтересовало это море тетушек, их дела, разговоры и мнения; но мало-помалу все это начало его мучить; даже не скуку он испытывал, а какое-то утомление, тоску. Однако, боясь обидеть людей и добросовестно стараясь и тут найти что-нибудь интересное и хорошее, он никогда не отказывался идти на пирог или на вечер.

Варю Новоселов видел мельком и она ему понравилась. Он сообщил это Любе, которая почему-то ужасно обрадовалась и стала хвалить Варю.

– А другая сестра? Вы говоили, что их две, – спросил Новоселов.

– Алевтина? Та – умница, профессор; она у нас самая умная из барышень. Ее в гимназии учитель звездочкой называл, «светлым умом». Даром что без матери выросла.

– А хорошенькая, как Варвара Евстафьевна?

– Она и без красоты красива. Варя – это хозяйка, золотые руки, а та – поднимай выше… Да вот сами увидите, завтра на именины поедем, у них дом свой у Николы в Огородах. Славный домик. Еще дядя Евстафий Петрович в нем родился.

III

«Посмотрю, что за Алевтина такая», – думал Новоселов, входя в темную переднюю дома Ступициных.

В зале был накрыт длинный стол, от самого рояля чуть не до дивана. За столом сидели гости.

Сначала, конечно, тетя Марья Петровна, с коричневым бантом на гладких, поседевших волосах и торжественным и строгим выражением лица: видно было, что она относится серьезно к исполнению именинного обряда.

Рядом сидел ее муж, Егор Васильевич, полный и здоровый мужчина; он говорил тонким голосом и очень робко, особенно когда обращался к супруге: она производила на него подавляющее впечатление.

Егор Васильевич был добрейшей души человек, и хотя с некоторым затаенным негодованием, он все-таки навещал потихоньку своего сына, бывшего студента, выгнанного из дому за непочтение и самовольную женитьбу на мещанке. Егор Васильевич помог бы и деньгами, да денег у него не водилось; а Марья Петровна не пускала сына на глаза; как он смел «необразованную, чуть не кухарку, ввести в свой круг!».

Хотя сама тетя Марья Петровна ни в каком учебном заведении не воспитывалась и с трудом одолела русское письмо – но это было уже очень давно и с тех пор Егор Васильевич успел даже получить место казначея в контрольной палате.

Далее за столом сидели дочь тети, сонная толстая гимназистка, сияющий Евстафий Петрович, несколько его сослуживцев, свояченица дяди Андрея Лукича и три безмолвные барышни в разноцветных платьях. Барышни так упорно молчали, что даже на вопросы только кивали головами, утвердительно или отрицательно. Все три были подруги Вари.

Когда барышни, считавшиеся подругами, собирались вместе – они редко разговаривали между собой. Да и о чем было разговаривать? Они помнили друг друга еще со стрижеными головами и в кружевных коротких платьицах, вместе гуляли много лет по Пречистенскому бульвару, виделись часто и знали все, что делается в их приходе. Проходили недели – и ничего не случалось. Разве только Машенька откажет жениху, или Коку исключат из гимназии – ну, потолкуют, да опять целые месяцы тихо, спокойно.

Когда Люба сказала:

– Михаил Сергеевич Новоселов!

Гости стали пожимать ему руки и он почувствовал на себе взоры всех дядей и теток. Розовенькая Варя, одетая в светлое платье, сейчас усадила его и стала усиленно угощать закусками, пивом, рыбой, пирогом и всякими яствами.

Новоселов сидел около Алевтины и смотрел на нее с любопытством.

Возраст ее трудно было определить: на взгляд ей можно бы дать и двадцать, и тридцать пять лет. Очень бледная и худая, с тонкими, малокровными губами и плоским лицом – она казалась вся одного цвета: волосы, гладко зачесанные, были светлы, брови и ресницы редкие и незаметные, бледно-голубые глаза смотрели просто. Одета она была скромно и без претензий. Очевидно, она знала, что некрасива.

Сначала общество стеснялось и прилежно занялось пирогом, но понемногу стали оживляться. Егор Васильевич дразнил Любу. Варя угощала товарищей Евстафия Петровича, студенты спорили о чем-то с вертлявой поповной; поповна «обожала» Алевтину и считала себя передовой и образованной барышней, потому что была два месяца на каких-то курсах.

Толстая дама, в прежние годы носившая на руках Варичку и Тиночку, рассказывала Марье Петровне, как она вчера была на обручении у Леночки Преполовенской и как устроилась эта свадьба.

Новоселов решился заговорить с Алевтиной, но она предупредила его.