Том 4. М-р Маллинер и другие

Она поднесла ко рту микрофончик и заговорила, хотя это слово слишком слабо выражает то, что она вытворяла со своим голосом. Билл обладала очень сильным контральто, и Джо Дэвенпорт, ее молодой друг, вместе с которым она работала в компании «Суперба-Лэльюлин», иной раз жаловался, что она обращается к нему словно к глуховатому собеседнику, который находится где-нибудь в Китае. По мнению Джо, если прочие источники доходов иссякнут, она могла бы неплохо зарабатывать на жизнь, скликая скотину в одном из западных штатов.

— Голливуд! — звучно произнесла Билл. — Как описать эмоции, которые нахлынули на меня, когда я впервые приехала в Голливуд восторженной шестнадцатилетней девчушкой с широко раскрытыми глазами?.. Вот и врешь! Тебе было почти двадцать… Такой юной, неопытной. Робкой…

Отворилась дверь, и вошел Фиппс. Билл предупредительно подняла палец.

— … крошкой, — закончила она фразу. — В чем дело, Фиппс?

— Вы звонили, мадам.

Билл кивнула.

— Ах, да. Мне нужна ваша компетентная помощь, Фиппс. Я совсем заработалась и вдруг почувствовала, что, если немедленно не приму подкрепляющего, просто распадусь на куски. Вам никогда не доводилось писать мемуары от лица звезды немого кино?

— Нет, мадам.

— Это очень вредно для здоровья.

— Не сомневаюсь, мадам.

— Поэтому, будьте добры, принесите мне настоящего крепкого виски с содовой.

— Слушаюсь, мадам.

— Вам бы следовало носить бочонок с виски прямо на шее, как альпийские сенбернары. Чтобы не терять время. У нас его в обрез.

— Вы правы, мадам.

Билл, положившая ноги на стол, опустила их на пол, повернулась в кресле и уперлась ясными голубыми глазами в дворецкого. Впервые с прибытия в дом она имела возможность потолковать с ним наедине, и ей показалось, что им есть, что обсудить.

— Ты что-то слишком неразговорчив, братец Фиппс. И как-то скован. Будто мое присутствие тебя смущает. Это так?

— Да, мадам.

— И правильно. В тебе говорит совесть. Мне ведь известна твоя тайна, Фиппс.

— Да, мадам.

— Я, разумеется, моментально тебя узнала. Твое лицо из тех, что навечно отпечатываются в памяти. Тебя, наверное, интересует, как я распоряжусь своим знанием?

— Да, мадам.

Билл улыбнулась. Улыбка ее была столь лучезарной, будто где-то внутри зажглась лампочка, и, увидев ее, Фиппс впервые со вчерашнего дня почувствовал, что давившая на сердце тяжесть стала чуть-чуть полегче.

— А никак не распоряжусь, — сказала Билл. — На моих устах печать. Ужасная тайна скрыта во мне, как в могиле. Так что расслабься, Фиппс, и дай волю твоему веселому смеху, о котором я так наслышана.

Фиппс не рассмеялся, поскольку английскому дворецкому запрещено смеяться правилами Гильдии, но позволил губам растянуться в едва заметной улыбке и взглянул на эту благородную женщину с неким подобием обожания — чувством, которого он никак не мог представить себе по отношению к члену жюри присяжных, три года назад отправившего его в места не столь отдаленные, что, по единодушному мнению прессы, было вполне заслуженным приговором.

Фиппсу не сразу удалось облечь свои чувства в слова.

— Я, разумеется, крайне признателен вам за вашу доброту, мадам. Вы у меня камень с души сняли. Мне бы очень не хотелось потерять здесь место.

— Отчего же? Ты везде мог бы найти работу. Зайди в любой дом на Беверли-Хиллз, и перед тобой тут же расстелят ковровую дорожку.

— Да, мадам, но есть причины, по которым мне не желательно оставлять службу у миссис Корк.

— Что за причины?

— Личного свойства, мадам.

— Понятно. Не стану требовать откровенности.

— Премного благодарен, мадам.

— Сожалею, что нечаянно нарушила твой покой. Тебя, должно быть, чуть удар не хватил, когда ты открыл вчера дверь и увидел меня.

— Да, мадам.

— Ты, должно быть, испытал то же, что Макбет, увидев призрак Банко.

— Нечто в этом роде, мадам. Билл закурила сигарету.

— Странно, что ты меня узнал. Хотя в тех обстоятельствах, при которых мы встретились, тебе больше и делать было нечего, как разглядывать лица присяжных.

— Да, мадам.

— Жаль, что пришлось тебя загнать в тюрягу.

— Да, мадам.

— Но улики были неопровержимы.

— Истинно так. Но нельзя ли попросить вас говорить чуть потише? У стен есть уши.

— Что у стен есть?

— Уши, мадам.

— Ах, уши! Это верно. Уши есть. А как было в Синг-Синге? — шепотом спросила Билл.

— Не особенно приятно, мадам, — прошептал Фиппс.

— Да уж, наверное, — шепнула в ответ Билл. — О, Смидли! Привет!

Смидли Корк, завершив сиесту, входил с веранды.

Фиппс вышел, сопровождаемый суровым осуждающим взглядом, который безупречный пожилой джентльмен послал в спину дворецкому, отказавшемуся ссудить ему сотню долларов. Смидли уселся на диван.

— Мне надо с тобой поговорить, Билл.

— Сделай милость, дружок. С чем пожаловал? Боже мой, Смидли, — заговорила Билл с доверительностью друга с двадцатипятилетним стажем, — а ты ужасно постарел с тех пор, как мы виделись последний раз. Меня просто оторопь взяла, когда я вошла и увидела, в какую музейную рухлядь ты превратился. Седой как лунь,

— Я собираюсь покраситься.