Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества

Воззрения, высказанные в этой статье Киреевским, существенно отличаются от высказанных им в статье «Девятнадцатый век» и других его прежних статьях: прежде влияние классического мира рассматривалось как преимущество Запада перед Русью, теперь отсутствие его в России обусловливает в глазах Киреевского преимущество ее перед Западом; прежде взаимодействие древнего языческого мира и христианства признавалось обстоятельством, способствовавшим усилению и более многостороннему развитию последнего, теперь влияние классического языческого мира представляется зародышем тлетворного рационализма в религиозном сознании; прежде влияние православия в жизни русской почиталось менее решительным и мощным, нежели влияние католичества в жизни западных народов, теперь православная вера полагается основою русской народной самобытности и истинного просвещения, одухотворяющим началом жизни русской; прежде Древняя Русь представлялась Киреевскому раздробленною физически и лишенною связи духовной, теперь она представляет в его глазах стройное целое, связанное однообразием обычая, единством духа и просветительного начала; прежде наша национальность почиталась необразованною, грубою, китайски неподвижною, лишенною своих собственных начал для внутреннего развития образованности, теперь она является залогом будущего самобытного просвещения и носительницею высших «устроительных» начал знания. Правда, и прежде высказывались Киреевским некоторые мысли, согласовавшиеся больше с теперешними его убеждениями, нежели с прежними; так, из высказанного им прежде признания необходимости сознания существующих условий действительности и построения убеждений на основе этих условий и народности логически уже вытекала теперешняя его теория. «Если бы он исходил, — говорит Бестужев-Рюмин, — из того начала, что единое истинное есть общечеловеческое, и притом в форме европейского, то он мог бы и должен бы был остановиться на оправдании реформы; но, исходя из противоположного направления, он неизбежно должен был прийти к противоположному результату…» Тем не менее такое коренное изменение самых жизненных убеждений в человеке, «у которого сердечная уверенность никогда не была в разладе с логическими выводами, и логический вывод никогда не ложился в основание убеждения, а был лишь оправданием внутреннего верования», требовал несомненно упорной работы мысли и тяжелой душевной борьбы от Киреевского: для такого подвига сознания велика должна была быть в человеке жажда истины… Обе статьи, и Хомякова, и Киреевского, были напечатаны впервые лишь при издании впоследствии полных собраний их сочинений.

В 1839 году Киреевский был сделан почетным смотрителем Белевского уездного училища. В этом звании им была написана в 1840 году и подана тогдашнему попечителю Московского учебного округа графу Строганову записка «О направлении и метóдах первоначального образования народа»[262], а в 1854 году была представлена ему же другая записка «О преподавании славянского языка совместно с русским»[263]; вследствие этой второй записки в Белевском училище было введено преподавание славянского языка. В сороковых годах Киреевский искал кафедры философии в Московском университете, которая была тогда свободною, и по этому поводу им была составлена и представлена графу Строганову записка о преподавании логики, но намерению его не пришлось осуществиться, так как его, по-видимому, как это ни странно, все еще продолжали считать неблагонадежным и опасным со времени запрещения «Европейца». Между тем по его собственному признанию в письме брату около этого времени он жаждал труда, «как рыба, еще не жаренная, жаждет воды».

В течение 1844 года Киреевский через посредство брата и Хомякова вел переговоры с Погодиным относительно редакции и участия в издании «Москвитянина». Настроение, в каком он думал снова выступить на журнальное поприще, характеризуется следующими его словами из письма брату: «Хочу только не ввести никого в ответственность и не прятаться, как злоумышленник… Согласен на ваши предложения только в случае официального позволения, и притом при таком устройстве, чтобы при скоропостижной смерти Жуковского никто не пострадал от меня и при жизни и здоровье Жуковского чтобы я не был стеснен чужою волею…» В начале 1845 г. «Москвитянин» действительно переходит от Погодина к Киреевскому, но ненадолго: под редакцией Киреевского вышли только первые три книги журнала и был приготовлен материал для четвертой книги, официального разрешения на издание получить ему так и не удалось, а вести журнал, не располагая полной свободой действий, было ему очень трудно и даже невозможно, к этому присоединилось еще нездоровье. Сотрудниками Киреевского в этой попытке его возобновить журнальную деятельность, кроме прежних сотрудников «Европейца» — Хомякова, Языкова, А. И. Тургенева, князя Вяземского, явились Дмитрий Александрович Валуев, К. С. Аксаков, Петр Васильевич Киреевский и др.