Том 4. Начало конца комедии

СТАРУШЕНЦИЯ ( вполне бесстрашно). Выросли ж такие балбесы! Распропала теперя моя бедная головушка! В коробе Мурзик, его соседка-ирод ногой стукнула, в животик, грыжа теперя, а ране сынок соседки глазок ему выколол — Мурзик по колидору кружит, кровь из его… Чтоб гвоздем-то ржавым кота-то в глаз!.. Житье у его хуже поповой собаки. Вот и ношу с собою…

ШВЕЙЦАР. На фарцовщицу вроде не тянет.

ПРЕЛЕСТНАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА ( толкает дверь). Эта бабушка к нам, в гости, номер семь, люкс! Я Стонер, Мэри!

СТАРУШЕНЦИЯ ( счастливо вырывается из стеклянной ловушки). Не Мэри ты, а Машка! Марья то бишь…

§ 2

Спальня в квартире Данилы Васильевича Зайцева. Старинные большие окна зашторены, свет интимный. Середина дня. Данила Васильевич и Галина Викторовна прикорнули на тахте. Они в некотором неглиже. Мир и покой, чуть слышна томная музыка из приемника, на котором стоит женская туфля. Отвратный, жуткий звук, от которого и у мужественного человека душа уйдет в пятки. Галина Викторовна вскрикивает и просыпается.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Черт возьми! Наконец пар дали!

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Боже мой! Милый, что это такое ужасное?! Иерихонский глас какой-то!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Не делай из мухи слона, дорогая. Просто резонанс в трубах отопления. Вставать пора. Мне статью об альбедо сдавать, а ты тут…

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Погоди, погоди… Что же мне снилось?.. Да-да, как раз что-то иерихонское! Сперва масса сырой рыбы… Люди ее жадно хватают и несут куда-то в руках, в корзинах… Потом вижу кабана… или черного зубра? Не знаю… Нет, точно: кабан! Такой, как у тебя в холле висит, страшный, но свободно бродит по улицам города… Какой-то человек его убивает: одним ударом разрубает всего кабана… Я спрашиваю: почем будут мясо продавать?.. Потом начинается шествие, торжественное. И ты — впереди всех, мой милый, мой любимый, мой ласковый! ( Обцеловывает Данилу Васильевича.) Весь этот год я каждую секундочку была с тобой, каждую!.. Но что бы этот иерихонский сон значил?

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. То, что дневной блуд — это не ночной блуд. Вставай, дорогая!

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА ( очень покорно-послушно). Встаю, встаю… ( Встает, проходит к окну, отдергивает штору. Открывается вид на бурную Неву, становятся слышны проносящиеся по мокрой набережной автомобили. Галина Викторовна разглядывает себя в оконном отражении.) Знаешь, милый, я уже в семь лет себя женщиной чувствовала, по пять чулок маминых сразу надевала… Ах, все проходит, как с белых яблонь дым. Но правда, у меня фигура после родов ни чуточки не изменилась? Почему ты молчишь? ( Начинает одеваться.) Боже, как я устала от двойной жизни!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Зачем же ты ее опять начала?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Я?!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Но не я же пришел к тебе домой и сел к тебе на колени, черт возьми!

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Но это ты сказал, что не можешь без меня!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Я имел в виду программиста ЭВМ и узкого специалиста по обсчету параметров атмосферы планеты Венера, моя дорогая. А ты… ты сделала из мухи слона…

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Ну вот ты его и имеешь опять, мой милый! Чего ты так испугался? Никто ничего не знает и не узнает… Смешно, но весь этот год, пока я рожала Гульку и мы не виделись, я ревновала тебя даже к Венере! А где наша чудная Лизочка? Почему ты снял Мону? Она так здесь красиво висела: над тахтой! Надеюсь, ты ее не совсем выкинул?

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ ( переворачивает подушки и валики). Ты мои носки не видела? Мона Лиза в кабинете за шкафом. Василий, когда ее увидел, так психанул, что в Бехтеревке оказался. Где же носки, черт возьми?!

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. В ботинках. ( Выходит из спальни.)

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ ( находит и надевает носки). Вот влип! У попа была собака, он ее убил… А куда мне без программиста, если американцы уже на холке сидят? Кто мне альбедо считать будет? Кто? Любишь кататься, люби и саночки возить — так мама говорила в подобных случаях. Вот тебе, пожалуйста: без пяти минут академик, а зависишь от какой-то… Ладно, хватит паниковать! На Эльбрусе не паниковал, а тут…