Том 4. Начало конца комедии

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (отбирает у брата трубку). Вася, слушай внимательно. Этот Аркадий — сам кегебешник! И старайся не болтать лишнего!

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Так у кого, Даня, обыкновенная мания преследования?

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Не будем ссориться, брат! Не будем делать из мухи слона.

§ 6

В холл входят Варвара Ивановна и Берта Абрамовна. Варвара Ивановна в черных очках. Берта Абрамовна слегка хромает.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. От машины мы отказались, хотя молодой человек очень любезен! Я не очень громко говорю, Берточка? Боже, как люди перестали любить жизнь! Да, ветер, конечно, сильный, и наводнение может принести беды, и все это тревожно и жутко, но — прекрасно! Катаклизмы сближают людей! Никогда не было так мало одиночества в городе, как в войну, да-да-да! И само качество одиночества было иным, нежели сегодня! И здесь нет ничего странного…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты всегда была философом, Варвара. (Идет к ней навстречу, обнимает, целует.) Очень рад вас видеть!

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Знакомься, Даня, это Берта Абрамовна. Берта, они оба здесь, мои мальчики?

БЕРТА АБРАМОВНА. Да, Варвара Ивановна. (Усаживает ее на диван.)

ВАРВАРА ИВАНОВНА (с той деспотичностью, которая вырабатывается иногда у слепых к поводырям). Зачем вы меня на мягкое? Я же не люблю на мягком! Простите, мальчики, я очень волнуюсь: от людей отвыкла. Берточка, вы, пожалуйста, если начну заусеницы теребить или пальцами хрустеть, меня одергивайте. Мальчики, мы одни здесь?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варя.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варвара.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Как у вас голоса похожи, мои мальчики. О, Надя, конечно, знала, что рано или поздно все выплывет. Берта, достаньте пакет. Вот здесь тридцать два письма Сергея Павловича к ней. Когда прочитаете, поймете всю глубину их чувств. Многие я знаю наизусть: я много раз их перечитывала, когда еще видела. Тут с ятями, мальчики…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (рассматривает письма). Варвара, ты все-таки пойми, что мы, черт возьми, не мальчики! Мы старые уже, я вот третьи очки меняю, а ты — мальчики да мальчики! У Василия верхняя челюсть вставная, а ты…

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Не перебивай меня! (Хрустит пальцами.) Сядь рядом, я должна тебя за руку взять. Вот, теперь слушай! Твой настоящий отец — Серж Оботуров, а не Василий Зайцев!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну и что? Великое дело, право! Зачем руку брать и вообще мелодраму разводить?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Погоди-ка, погоди… Ну, то, что ты был ее любимым сыном, — это я на своей шкуре испытал. Тебя она никогда не драла крапивой…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Перестань врать! Она всегда одинаково нас драла!

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Это ты врешь! Тебя она за ухо дернет — и все! А меня — крапивой!

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Остановитесь! Все вы выдумываете! Никого из вас она не драла! О, она так радостно воспринимала жизнь: солнце… жука… цветы… зиму… Помню, в конце нэпа, мы голодные были, мороз ужасный, я совсем девчушка еще, и мы ходили по рынку и облизывались: денег не было, продавали бронзовую статуэтку Наполеона, а ее никто не покупал. И вот один мужик, рыночный, красно-синий с морозу, говорит ей простое совсем: «Замерзла, красавица?!» Подмигнул этак и угостил леденцами, и Надежда так и засияла! И до вечера сияла, хотя Бонапарта мы не продали, он бронзовый был — кому нужен?.. О, Надя иногда празднично жила! И Василий Михайлович Зайцев слишком нуждался в легкости ее духа, чтобы от нее уйти. И он все знал — и ничего не знал: слишком не хотел знать, чтобы знать. И он записался рядовым в ополчение в сорок первом, хотя мог сидеть под тремя академическими бронями… Такова жизнь, мои мальчики!

БЕРТА АБРАМОВНА. Варвара Ивановна, вы просили напоминать, если будете хрустеть пальцами.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Нет-нет, я ни чуточки не волнуюсь, я не буду, не буду хрустеть пальцами… Серж ушел добровольцем на ту войну, а Вася — на эту. Они в одном классе учились в гимназии, и у обоих Надя была первой замечательной любовью, гимназической любовью. Он там дальше пишет с фронта: «Коленопреклоненная просьба к вам, светлая невеста моя, пишите хоть коротко, но чаще, марок не ставьте и непременно обозначайте чин…» Это не то, это неважно, а вот: «Ах, светлая любимая моя, моя маленькая вакханочка, сколько новых неизведанных чувств, мыслей, сколько ужасов, сколько горя и сколько чего-то высоко прекрасного в войне…» Видите, какой он еще был наивный и восторженный, он не в состоянии был понять, что ведет войну антинародную, империалистическую…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. А кем он там был-то, этот милитарист?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Сережа Оботуров имел чин есаула, командовал конным соединением у Брусилова.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Что такое есаул?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Все есаулы потом к белым убежали.