Читаем Том 4. Наша Маша. Из записных книжек полностью

Провинциальная булочная. Деревянные ставни с отверстиями, похожими на ванильные сухари.

. . . . .

Петергофское кладбище:

«Мир праху твоему,

Василий Петрович КАРАСИК».

И больше ничего.

Там же:

Младенец

Игорь СОКОЛОВ

род. 3 марта 1920 г.

сконч. 18 ноября 1921 г.

Кого так горячо любили,

Кем жизнь наша была полна,

С кем все мы радости делили

Его! Бог отнял навсегда.

Помчался наш голубчик

С невинною душой.

Небесная голубка

Взяла его с собой.

. . . . .

А вот редчайший пример таланта, фантазии, причудливости воображения, проявленных городской администрацией. В Новом Петергофе улица, ведущая к местному кладбищу, издавна называлась Троицкой — по имени кладбищенской церкви. Недавно иду и вижу — на угловом доме, рядом со старой порыжелой жестянкой, висит новенькая, эмалированная, синяя с белым, дощечка:

УЛИЦА БЕЗВОЗВРАТА

. . . . .

Разговоры, подслушанные в петергофских музеях.

В Коттедже:

— Ой, как все-таки в мирное время хорошо цари жили!

В Монплезире, в жилых комнатах Петра:

— Боже ж ти мiй. Яким злиднем жил!

— Он парень был деловой. У него разврата не полагалось.

. . . . .

Объявление в «Вечорке»:

«Молодой инженер с мамой ищет комнату».

. . . . .

Петергофская гостиница «Интернационал». Старый официант Власыч:

— Извиняюсь, Алексей Иванович, я вам яйца подал, а соль забыл подать. А яйца без соли некрасиво кушать.

. . . . .

Коринфская ваза.

Экскурсия школьников в Эрмитаже. Мальчик. Смеялся, балагурил, толкал товарищей. И вдруг задел плечом, уронил и разбил античную вазу.

Побледнел, стал заикаться.

— Я склею. Я заплачу…

Ему говорят, что ваза стоит 12000 золотом.

— Золотом я не могу. Вы на наши деньги скажите сколько.

. . . . .

В трамвае.

Старуха:

— Куда прешь, комиссар? Тебе не в транвае, тебе бы на автомобиле надо ездить!

Военный (вежливо улыбаясь):

— А вам, гражданочка, вы знаете, на помеле бы ездить.

. . . . .

Марию-Антуанетту обвиняли в авторстве издевательской фразы:

— Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожное.

Но автор этой фразы — сам народ. В Новгородской деревне говорит:

— Хлеба не станет — будем пряники есть.

И еще:

— Что нам хлеб — были бы пироги.

. . . . .

«Человек, стоящий на цыпочках, не может долго стоять».

Лао-Тсе

. . . . .

Старый еврей:

— Ты знаешь, как сказано в Талмуде?* В Талмуде сказано так: если слово стоит полтинник, то молчание стоит минимум два пятьдесят.

. . . . .

Хорошая, достойная поговорка:

— Вино ремеслу не товарищ.

. . . . .

Неискушенный рабочий паренек пришел на занятия литературного кружка. Там читали стихи:

Он загорячился.Кто?Заер или Нугер?Ан нет.Кто?Кто! То-то.Хар!Хар или Ха?Че…Вы хотите сказать: пуи прибавить хес?Чехес!Чепухес!

Стихам аплодировали. Паренек покраснел и захлопал тоже.

. . . . .

«Падает камень на кувшин — горе кувшину, падает кувшин на камень — горе кувшину, — так или иначе — все горе кувшину».

Талмуд

. . . . .

«Когда пастух сердится на свое стадо, он дает ему в предводители слепого барана».

Там же

. . . . .

Женщина говорит в нос:

— Набрасно. Совершенно набрасно.

. . . . .

Кладбище.

Красная пирамидка. Дощечка:

«Последний приют дорогому сыну!

Е. С. Кузьмичев».

А внизу, маленький, приколотый канцелярскими кнопками крестик, сделанный из лучины. Мать сделала? Бабушка?

. . . . .

Режиссер X. снимал под Белоостровом очень ответственную «натуру». После съемок, отпустив актеров, возвращался вместе с оператором на станцию. На мосту их задержал часовой, пограничник. Отвел на заставу. Дежурному показались подозрительными молодые люди в заграничных костюмах, да еще с аппаратом за спиной. Он их задержал. Они клялись и божились, что не снимали никаких «объектов», что очень спешат в Ленинград, чтобы проявить отснятые кадры. Им объявили, что «нужно выяснить». Аппарат отобрали, задержанных посадили в Красный уголок.

Через двадцать минут является дежурный.

— Извиняюсь. Можете идти. Все в порядке.

— А как вы, простите, узнали, что все в порядке?

— А мы — как полагается — досмотр сделали.

— Какой досмотр?

— А пленку вашу проверили. Действительно — чистенькая, не придерешься. Мы даже на свет смотрели.

. . . . .

«Привычка находить во всем только смешную сторону есть самый верный признак мелкой души, ибо смешное лежит всегда на поверхности».

Аристотель

. . . . .

Т. Г. Габбе предстояла очень сложная операция. Ее положили на операционный стол. Приготовились хлороформировать. В эту минуту она, по ее словам, прощалась с жизнью.

Хлороформировал ее молодой врач, красивый блондин с усиками. В последнюю минуту он нагибается и томным, светским голосом спрашивает:

— Вы танцуете?

Словно приглашает на вальс или румбу.

Потом выяснилось, что вопрос не был праздным. У танцующих лучше развиты брюшные мышцы.

. . . . .

— Сказал бы словечко, да волк недалечко.

— Какой волк?

— Это понимать надо.

. . . . .

Перейти на страницу:

Все книги серии Пантелеев А. Собрание сочинений в четырех томах

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Лекарь Черной души (СИ)
Лекарь Черной души (СИ)

Проснулась я от звука шагов поблизости. Шаги троих человек. Открылась дверь в соседнюю камеру. Я услышала какие-то разговоры, прислушиваться не стала, незачем. Место, где меня держали, насквозь было пропитано запахом сырости, табака и грязи. Трудно ожидать, чего-то другого от тюрьмы. Камера, конечно не очень, но жить можно. - А здесь кто? - послышался голос, за дверью моего пристанища. - Не стоит заходить туда, там оборотень, недавно он набросился на одного из стражников у ворот столицы! - сказал другой. И ничего я на него не набрасывалась, просто пообещала, что если он меня не пропустит, я скормлю его язык волкам. А без языка, это был бы идеальный мужчина. Между тем, дверь моей камеры с грохотом отворилась, и вошли двое. Незваных гостей я встречала в лежачем положении, нет нужды вскакивать, перед каждым встречным мужиком.

Анна Лебедева

Проза / Современная проза