Том 4. Очерки. Черная металлургия

Семья Сибирцевых *

Семья Сибирцевых была, вообще говоря, очень незаурядной, интересной семьей. Старик Сибирцев был одним из первых чиновников на Дальнем Востоке, в смысле давности старожилом-чиновником. Он работал податным инспектором. Но так как он был очень честен и либерал, то он был скоро с этой должности смещен. Его больше не брали на такую работу, и он стал работать учителем в гимназии.

Его старший сын, Всеволод, был большевиком с 1015 года. По-моему, он вступил в партию в Петербурге, будучи студентом, но я знаю и о том, что когда он еще был в гимназии, то принадлежал к революционной молодежи, очевидно, имел связь с каким-то кружком. Знаю я, вот по какому факту, о котором мне рассказывал его брат Игорь. Когда был убит Столыпин, состоялась в гимназии панихида. Когда поют «вечная память», полагается всем падать на колени, и Игорь, который находился в младшем классе, говорит: «Когда пели вечную память, мы встали на колени, увидели волнение, замешательство. И невольно повернулся и увидел четырех гимназистов из старшего класса, которые стояли как дубы, и я с ужасом узнал среди них своего брата».

Это было очень громкое дело, по которому исключили двух-трех человек. Среди них было два еврея. Мария Владимировна Сибирцева как старожилка местная, чрезвычайно энергичная женщина, лично знавшая генерал-губернатора Гандати, который вначале был либералом, а на Дальнем Востоке но отношению к дворянским семьям к старожилам было особое отношение, то Мария Владимировна могла к Гандати попасть на прием. Она, очевидно, выпросила, чтобы ее сына не исключили и дали кончить гимназию.

Эта семья была известна всему Владивостоку. Можно было прийти в магазин и сказать: «Дайте мне сибирцевских папирос». Это значило, что самые длинные, самые толстые и самые крепкие, то есть папиросы, которые курил М. Я. Сибирцев.

Уже будучи студентом, Всеволод стал большевиком. У младшего брата биография сложилась иначе, потому что он был значительно моложе. Ему пришлось ехать учиться, когда дело подошло к войне, и он решил, чтобы не идти рядовым на фронт, так как был человеком, который не знал ничего о революции, пошел в юнкерское артиллерийское Михайловское училище. Как дворянин был принят. Все крупнейшие политические события так развились, что, будучи человеком аполитичным, он, как юнкер, участвовал в защите Зимнего дворца против красных в Октябрьские дни. Как он сам вспоминает в письме, которое сейчас хранится у Губельмана, тогда всех защитников Зимнего, которых взяли в плен, отпустили.

Ему некуда было деваться, и он поехал на фронт под Ригу, где членом армейского комитета был его старший брат. Он пришел к брату, думая, как раньше было: «Обращусь к Севе, Сева поможет», а Сева сказал: «Если так будет продолжаться – мы враги. За что тебе драться, идем с нами». Игорь говорил: «Целую ночь промучился, и задавив сотого клопа, я убил в себе контрреволюционера».

Когда он приехал во Владивосток, он приехал человеком, который, еще будучи беспартийным, начал сотрудничать в пашей большевистской печати и стал помогать по мелочам советской власти и большевикам. Старший брат, когда вернулся с фронта, был избран в исполком, работал секретарем. Председателем Совета работал Суханов.

Партийность Игоря Сибирцева оформилась во время подполья, когда брат был арестован, Суханов был арестован, многие большевики были арестованы, а часть укрылась. Он приступил к работе как свой человек, хотя формально в партии в этот период не был. Он начал работать, и так как был человеком довольно способным, очень умеющим продумать до конца все, что он начинает, то очень быстро пошел по партийной линии. Он был крупным работником, был или председателем, или секретарем городского подпольного комитета.

Смерть их известна. Всеволод был вместе с Лазо сожжен, Игорь же в 1921 году командовал частью, был ранен и обе ноги. Их преследовала кавалерия, его уносили с поля сражения наши красноармейцы. Он просил, чтобы они его бросили, потому что им трудно было убегать с ним. Красноармейцы этого не сделали, и он застрелился у них на руках.

Нужно сказать, что как работник крупнее был Всеволод. Он был и опытнее, с большой политической закалкой, а Игорь не успел как следует развернуться. Но оба они были очень незаурядные люди, люди волевые, бесстрашные, очень преданны. На меня лично они оба оказали решающее влияние, на мое большевистское оформление. Я был еще так молод, что стал формироваться как большевик, потому что жил всегда с ними и они влияли на меня. Непосредственное влияние оказал именно Игорь, и как раз в период колчаковского подполья – с осени 1918 года по весну – до партизанского движения и в период самого партизанского движения, который я проделал с ним до самого конца.