Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника

Создавшееся таким путем положение чревато самыми неожиданными последствиями. Правительство, которое похоронило репутацию своей силы в водах Цусимы и на полях Мукдена^*, на голову которого обрушились страшные последствия его политики авантюр, теперь неожиданно оказывается в фокусе патриотического доверия представителей «нации». Оно не только получает без возражения полмиллиона новых солдат и полмиллиарда на текущие военные расходы, но и находит поддержку Думы в своих новых экспериментах на Дальнем Востоке. Мало того. Справа и слева, от черносотенцев и от кадет, оно слышит упреки в недостаточной активности своей внешней политики. Таким образом, царское правительство всей логикой вещей толкается на рискованный путь борьбы за восстановление своего мирового положения. И кто знает? Может быть, прежде, чем участь самодержавия окончательно и бесповоротно решится на улицах Петербурга и Варшавы, она подвергнется повторительному испытанию на полях Амура или на побережье Черного моря.

"Die Neue Zeit", апрель 1908 г.

Царская рать за работой

("Материалы к истории русской контрреволюции". Том I. "Погромы по официальным данным". С.-Петербург. 1908)

Эта объемистая книга, состоящая из пресных канцелярских бумаг, производит поразительное впечатление. Перед нами — портрет царизма эпохи революции, написанный им самим — его сенаторами, его градоначальниками и губернаторами, его прокурорами и его приставами. Портрет убийственно верен. И даже в тех случаях, когда ревизующий сенатор или защищающийся градоначальник сознательно и явно уродуют факты, они кладут только лишнюю черту бесстыдства рядом с кровавым пятном адского свирепства.

Большая часть книги посвящена материалам, относящимся к октябрьским погромам 1905 г.^*. Из официально-фальсифицированных сенаторских докладов, из полицейских донесений и свидетельских показаний, как живые, выступают те страшные дни, когда исступленные проклятья матерей, плач избиваемых младенцев, предсмертное хрипение стариков и дикие вопли всеобщего отчаяния были первым приветом русской конституции. Сто городов и местечек превратились в ад. Это старый порядок мстил за свое унижение.

"…Факты, даже взятые из дел департамента полиции, — говорит записка, составленная в ноябре 1905 г. по поручению гр. Витте для борьбы с «треповцами», — с полной очевидностью показывают, что значительная часть тяжелых обвинений, возведенных на правительство обществом и народом, в ближайшие после манифеста дни, имели под собою вполне серьезные основания: существовали созданные высшими чинами правительства партии для "организованного отпора крайним элементам"; организовывались правительством патриотические манифестации и в то же время разгонялись другие; стреляли в мирных демонстрантов и позволяли на глазах у полиции и войск избивать людей и жечь губернскую земскую управу; не трогали погромщиков и залпами стреляли в тех, кто позволял себе защищаться от них; сознательно или бессознательно (?) подстрекали толпу к насилиям официальными объявлениями за подписью высшего представителя правительственной власти в большом городе, и когда затем беспорядки возникли, не принимали мер к их подавлению. Все эти факты произошли на протяжении 3–4 дней в разных концах России и вызвали такую бурю негодования в среде населения, которая совершенно смыла первое радостное впечатление от чтения манифеста 17 октября"[37]. Бывший директор Департамента Полиции Лопухин^* в своем письме к Столыпину говорит уже более решительно о "систематическом подготовлении властями еврейских и иных погромов"[38].

Посмотрим, какую картину раскрывают официально-запротоколированные факты.

"Зачинщиками и руководителями, — пишет сенатор Турау в своем отчете о киевском погроме, — в большинстве случаев были лица из той же толпы громил; случалось, что подстрекали к погрому мелкие лавочники — конкуренты евреев, дворники, некоторые домовладельцы, хозяева ремесленных заведений и даже, как утверждают многие потерпевшие, низшие полицейские чины"[39].

Первые навыки массовых уличных действий были приобретены громилами в «патриотических» демонстрациях начала русско-японской войны. Тогда уже определились основные аксессуары: портрет императора, бутылка водки, трехцветное знамя. С того времени планомерная организация социальных отбросов получила колоссальное развитие: если масса участников погрома — поскольку тут речь может идти о «массе» — остается более или менее случайной, то ядро всегда дисциплинировано и организовано на военный лад. Оно получает сверху и передает вниз лозунг и пароль, определяет время и размер кровавых действий. "Погром устроить можно какой угодно, — заявил чиновник Департамента Полиции Комиссаров, — хотите на 10 человек, а хотите на 10 тысяч"[40].