Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника

Сыздавна князья облагали напитки. Тысяча лет назад уже существовала "медовая дань". Первоначально облагались данью вольные корчмы, затем стали заводить княжеские корчмы, а вольные преследовать. При Иване III (1462–1505 г.) не только продажа, но и производство вина было уже казенной монополией. И дальше питейный доход получался преимущественно посредством продажи вина из "царевых кабаков". Этот порядок то чередовался, то сочетался с откупной системой, по которой право спаивать народ сдавалось с подряда хищным дельцам. Где правительство само торговало вином, оно, не хуже частных кабатчиков, смешивало хорошее вино с плохим и сурово наблюдало за тем, чтобы к концу года был выпит весь запас. Отец, который препятствовал сыну посещать кабак, подвергался жесточайшим наказаниям. И все другие меры были в том же роде. Это привело к таким волнениям, что пришлось восстановить откупа. Но от этого лучше не стало. И при Федоре Алексеевиче (1676–1682) пытались снова отменить откупа, как «злодейство». При императрице Елизавете, особенно в семилетнюю войну (1756–1763), когда деньги больше обыкновенного занадобились, старались изо всех сил развивать употребление водки. От монополии снова отказались, ввиду непомерного чиновничьего воровства. Системы менялись, а народ попадал из огня да в полымя. При Екатерине II (1762–1796), которая любила называться матерью отечества, винные откупа приняли небывалое развитие. Народное пьянство, организованное сверху, давало уже 1/3 государственных доходов. При Александре I (1801–1825) все это продолжалось в полной мере. Министр финансов Гурьев высоко держал знамя винных откупов^*. Доход от них покрывал по-прежнему треть бюджета. А когда раскрылись скандальные «откупные» плутни, в которых была по уши замешана высшая знать, Гурьев сделал новую попытку заменить откупа монополией. Вице-губернаторам предписывалось побольше продавать вина, и они, чтобы торговать бойчее, завели в государственных кабаках музыку и всякие иные приманки. Сидельцы подмешивали к вину дрянь и обмеривали крестьян, а вице-губернаторы брали взятки. В казну доходила только половина выручки. Губернаторы жаловались в столицу, что народ "мало пьет". В ответ на это к подушному налогу прикидывали недопитую сумму: не пей ниже нормы! Вот это была подлинная питейная "фиксация"[72] в духе отечественных традиций — не чета интриганской затее гр. Витте. От монополии пришлось отказаться, и крепостнический бюджет держался дальше на двух китах: на водочных откупах и подушной подати. В 1863 г. откупа уступили место акцизной системе, т.-е. свободной выделке и продаже вина с уплатой налога в казну. Акциз, разумеется, из года в год повышался. С 1882 г. до 1892 г. питейный доход давал в среднем свыше 250 миллионов рублей, более трети всех государственных доходов.

В 1894 г. вводится нынешняя винная монополия — отчасти в интересах помещиков-винокуров, которым выгоднее иметь дело с бюрократией, чем с капиталистическим рынком, а главным образом, — в интересах фиска. В рамках монополии потребление вина растет, как лавина, далеко обгоняя рост населения и рост производительных сил. Правительственные люди-сидельцы являются ретивыми агентами по спаиванию народа. В этом отношении они продолжают лишь прочные традиции кабацких годов XVII в. и откупщиков XIX в. В 1904 г. казна выручила за водку 504 милл. р., из них 365 чистой прибыли. В 1914 г. винная монополия дает не менее миллиарда, в том числе около 750 миллионов чистого барыша. За одно десятилетие валовой и чистый доходы увеличились в два раза! Несмотря на то, что помещикам государство платит за спирт втридорога, оно взимает затем за водку в 4 раза больше, чем расходует за нее само — свыше 300% чистого барыша… При Екатерине II весь наш бюджет был менее 50 миллионов руб.; с того времени он вырос в 70 раз; но водочные барыши по-прежнему составляют целую треть государственных доходов. Поистине водка — самый надежный государственный устой!

* * *