Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника

В связи с разбиравшимся в земствах вопросом о понижении избирательного ценза в нашей литературе снова была выдвинута «симпатичная» идея "оседло-образовательного ценза", в пользу которого все чаще "раздаются голоса". Основными требованиями указанного ценза выставляются: возраст 25 лет, три года жительства в данной местности и образование не ниже полного среднего. Для уездов в Саратовской губернии (вне городов) этот критерий означал бы приращение в 286 избирателей: земских служащих — 152, служащих в экономиях — 77, других служащих — 57. При этом среди земских служащих 59 врачей, 26 ветеринаров, 10 страховых агентов и 57 учителей. Все это кадры "несуществующей у нас буржуазной демократии". Но стремится ли она сама к политической роли? Несомненно. В той же Саратовской губернии были опрошены все врачи, ветеринары и страховые агенты по губернии — не согласились бы они уплачивать за право голоса от одного, до двух процентов со своего жалованья. Из 102 опрошенных лиц 99 высказали полное согласие[18]. Здесь гражданская зрелость «гражданской» демократии выдержала серьезное испытание. А как относятся к "оседло-образовательному" принципу хотя бы, например, "Русские Ведомости"? С горячей симпатией. Значит ли это, что наши "ах бедные" из "Русск. Вед." ставят себе прямую задачу — исторгнуть гегемонию у пролетариата? Нет, не думаем, — к этой цели сознательно стремятся пока лишь наши "ах бойкие" из "Рев. России". Что же касается широкой легальной "более или менее социалистической" демократии, то она «просто» строит политические формы по образу и подобию своему. Она оседла, она образована. А значит — "оседло-образовательный" ценз.

Отсюда видно, что не только «социалистический», но и чисто-демократический характер значительнейшей части нашей интеллигенции является чрезвычайно сомнительным. Вся она и материально и духовно — в крайнем случае, только «духовно» (в литературе) — связана с органами общественного самоуправления — сословно и имущественно — с привилегированными земствами, отчасти — с думами. Земство рисуется ей провиденциальным хозяином России. За пределами земской элиты начинается пассивный демос, опекаемый народ. Очертить из земского центра избирательный круг тем или другим "оседло-образовательным" радиусом — таков пока максимальный размах гражданского демократизма нашей гражданской демократии.

"Обвинение" большинства интеллигенции в недемократизме может показаться продуктом болезненной политической подозрительности. В самом деле, мы так привыкли верить в несколько неопределенные, но все же лучшие чувства интеллигенции к народу. И эта столь знакомая нам публика может отказать народу в политических правах? Клевета! На это мы ответим. В истории никогда не следует полагаться на добрых знакомых. Ибо их лучшие чувства могут прийти в конфликт с их общественным положением, и тогда они предадут, — разумеется, "скрепя сердце", может быть, "со слезами на глазах" — но все-таки предадут…

И психологические и политические моменты такого предательства подготовляются совершенно независимо от воли самой интеллигенции. Выше мы отчасти наметили уже механизм этого процесса. Интеллигенция выдвигала против думских и земских хозяев свой принцип образовательного (или пониженного имущественного) ценза. В этом проявлялось и проявляется ее народолюбие, так как именно во имя интересов народа она требует для себя избирательных прав. В процессе ее постепенного общественного самоопределения этот ценз становился для нее естественной нормой, — естественной тем более, что он дает опорный базис для борьбы на два противоположные фронта: сегодня — с реакционной буржуазией, завтра — с революционным пролетариатом. Такова тенденция. Она не исключает, разумеется, дальнейшего выделения из интеллигенции радикальных элементов.

Нужно помнить при этом, что демократия в целом поставлена в гораздо более благоприятные условия политического развития, чем пролетариат: к ее услугам громадный литературный аппарат легальной прессы; вся практика органов нашего самоуправления и наших легальных съездов упражняет и закрепляет в известных формах ее общественные инстинкты и развивает в ней вполне определенные навыки политического мышления, — и не только в тех верхах интеллигенции, которые уже теперь достучались в городские думы, но и в широкой «периферийной» интеллигентской массе, которая составляет агитационный аппарат всех избирательных кампаний, легкую кавалерию всех оппозиционных «оказательств».

Не будет, поэтому, ничего неожиданного, если демократия окажется способной сказать свое определенное и очень веское слово в момент ликвидации нынешнего государственного режима.