Том 4. Песнь над водами. Часть III. Реки горят

Он вздрогнул — так неожиданно раздался над ним голос командира полка:

— Что, не видать еще? Уснул, а?

— Нет, товарищ гвардии полковник. Не видно.

— Скоро должны быть…

На аэродроме замелькали тени. Люди вышли из своих землянок. Волку передалось общее ожидание. Он сидел все в той же позе, с виду спокойный и неподвижный; но, положив ему руку на спину, Стефек почувствовал, что животное непрерывно дрожит мелкой дрожью.

— Спокойно, пес, спокойно, скоро прилетит!

Высоко в небе вдруг сверкнула, покатилась падучей звездой, рассыпалась тысячами искр ракета.

— Летит, летит!

Теперь вдруг ожил расположенный по соседству, на склоне холма, ложный аэродром. Там загорелись прожекторы, раздался шумный говор смешанных голосов, зажигалось и гасло огромное «Т», взвивалась вверх тонкая струйка пурпурных пуль.

— Стараются ребята, — рассмеялся кто-то. Но Стефек не смотрел в ту сторону. Он впился глазами в звезды, отыскивая среди них движущуюся точку. Там, вверху, снова вспыхнула ракета. Доносился шум мотора.

— Свой. Дайте ему прожектор, выложите «Т»!

Аэродром засиял ослепительным белым светом. Небо вдруг стало совсем черным. Из этой черной бездны быстро спускалась светящаяся белая точка, и вот уже плавным движением приземлился на посадочной площадке самолет. Бегут техники. Так, играючи, не сядет никто, кроме капитана Скворцова, — словно посадочная площадка выложена бархатом, а самолет лишен веса. Волк с радостным визгом бросается к летчику, устало стаскивающему с головы шлем.

— Все в порядке. Поторапливайтесь, ребята.

Самолет катят к опушке. А в небе уже снова ракета. И снова суета на ложном аэродроме, и снова замирает сердце: свой или враг? Он может появиться внезапно, может даже подать правильные сигналы — и вдруг ударить сверху, как коршун, разбомбить, разнести зеленый лужок, который так ласково ложится под колеса самолета. Кто же таится во мраке звездного неба? Кто описывает в нем круг — свой или враг?

Ракета.

— Давайте прожектор, — приказывает командир полка. В ослепительном голубовато-белом свете неожиданно близко возникает черный силуэт самолета. И снова спешка. Оттащить к опушке, расчистить место для следующего. — Поживей, поживей! — нетерпеливо подгоняет Скворцов. А Стефек и так работает быстро, размеренно, привычными движениями. Подлить бензина. Проверить мотор. Одновременно снизу к самолету подвешивают бомбы. Техники работают, но летчикам все кажется, что дело не подвигается. Майская ночь коротка, рассвет наступает быстро, растворяя тьму в золотисто-розовом свете зари. Надо спешить, чтобы успеть еще раз. К тому времени, как возвращается третий самолет, капитан Скворцов вылетает во второй раз. Один за другим движутся с опушки зеленые и белые огоньки. Один за другим самолеты вторично летят за линию фронта к Харькову, на Донбасс, на украинские земли, еще страдающие под оккупацией врага. Дежурный на старте ровным, сухим голосом рапортует в телефонную трубку:

— Желтая пятерка в воздухе.

— Голубая двойка…

— Черная шестерка поднялась.

Стефек отер потный лоб. В воздухе погас последний огонек. Умолк, утонул во мгле ложный аэродром. Все ушли, а они снова остались вдвоем — человек и собака, засмотревшиеся в далекий горизонт, во вьюгу звезд, в необъятную даль.

И опять поют соловьи и пахнет черемуха. Как горько, что нельзя полететь вместе с ним! Отмечать на карте дороги там, в самолете капитана. Или, сидя с наушниками, прислушиваться к сигналам, следя одновременно, не появится ли, не вынырнет ли из темноты неприятельский самолет, и медленно поворачивать пулемет настороженным, подстерегающим движением. Почувствовать толчок машины, когда бомба падает на цель. Быть там, где красной, сверкающей змеей вьется линия фронта, и там, где по окутанным ночной темнотой дорогам спешат к фронту неприятельские колонны. Быть над целью — и видеть, как безошибочно падает снаряд в намеченное, обозначенное место. Как вырывается вверх победным пламенем удар, направленный в сердце врага.

Но нельзя было лететь. Ведь он был всего лишь техником. Ведь он был только на аэродроме, обслуживал самолеты, а не управлял ими.

Надо было ждать здесь, в росистой траве, с замирающим сердцем, со страхом и радостью, — когда, наконец, заметишь огонь ракеты.