Том 4: Под ливнем багряным

— Думаю, пытается раздобыть деньги. Польстит одним, намекнет другим, пообещав в будущем кому лен, кому титул. Шотландцы не меньше прочих падки на лакомую приманку. Притом они легковерны и скоро загораются. Когда перед носом маячит добыча, как-то не хочется думать, что во Франции по-прежнему идет война, а испанский трон еще надо добыть.

— Вы правы, теперь я все понимаю… Я как-то не подумал об этом…

— Вижу, домине, что вы огорчены, — доверительно наклонясь к проповеднику, молвил Чосер. — Поездка Гонта чем-то нарушила ваши планы?

— Я ехал к нему с надеждой на помощь одному достойному человеку, несчастному пастырю, которому угрожает тюрьма.

— Это кто же такой? Уж не Джон Болл ли, бывший священник церкви святой Марии в Йорке?

— Он самый, бескорыстный подвижник, самоотверженный защитник обиженных и обездоленных.

— Я-то слышал о нем совсем иные отзывы. Безумный смутьян, окаянный клеветник, преступный подстрекатель. Уж не знаю, кому и верить… Бормотуны, что расползлись по всем дорогам, смущая покой мирных тружеников, — невинные агнцы рядом с этим попом. Не любовь евангельскую он проповедует, но ненависть и насилие, жакерию, вселенский разбой. Едва ли Гонт захочет ввязаться в столь сомнительную историю. И вам это повредит. Всегда находятся молодцы, готовые претворить слово в дело. Некий Тайлер из Колчестера угнал у барона Марша весь скот и отдал его вилланам.

— Я не разделяю безумных устремлений, но всегда сочувствую участи несчастного человека.

— Он сам причина своих несчастий. Те же бормотуны разносят по всем общинам его поджигательские призывы. И ведь кто-то переписывает, причем многократно, дерзкие письма. Кстати, заодно с вашими английскими проповедями, достопочтенный.

— Я отвечаю только за собственное слово.

— Мой вам совет: не просите за Болла. Мне, как, возможно, и вам, домине, импонирует, что он дразнит Роберта Хелза «разбойником Хобом», но, когда вилланы возьмутся за топоры, всем нам придется худо. Городская чернь тоже не останется сидеть сложа руки, смею уверить.

— Так, понимаю. — Уиклиф надолго задумался. — Я благодарен вам за искренность и добрые побуждения. Многое теперь для меня прояснилось. Не буду скрывать, что шел с надеждой заручиться вашим посредничеством. В силу обстоятельств мне несколько затруднительно лично ходатайствовать за несчастного Болла. Ведь его враги — это и мои недруги. Но, видимо, другого выхода нет. — Он решительно поднялся.

— Куда же вы, домине! — попытался удержать проповедника Чосер. — Дождитесь утра. Скоро третья стража.

— Нельзя медлить, когда над человеком нависла угроза тюрьмы и, как я опасаюсь, смерти. Скоротаю остаток ночи в отеле[56] герцога Ланкастерского на Стрэнде. Мне надо говорить с ним до утреннего приема. Надеюсь, подробности нашей беседы останутся тайной?

— Это я могу обещать вам со всей определенностью, домине.

Проводив гостя, Чосер подвинул пюпитр поближе к свету. «Мысль растревожена, сон бежит», — подумал он и полез искать «Песнь землепашца». Не давало покоя одно место в поэме.

Народ находится в такой нужде, что он ничего больше не может дать.
Я думаю, что, если бы у него был вождь, народ восстал бы.

«В этом все дело, — успокоенно улыбнулся поэт. — Пока не определится вождь, жакерия нам на угрожает. К счастью или к несчастью?..»

Было смутно на душе, и годы шершавой накипью осели на сердце, а все-таки оно волновалось ожиданием перемен и даже как будто радовалось.

«Увидеть прежде, чем умереть?.. Все же увидеть?»

Глава девятая Под пологом вольного леса

«Не знаешь ли ты одного святого,
Чье имя Правда? Где его жилище?
И не укажешь ли к нему дорогу?»
И им тогда ответил пилигрим:
«Свидетель бог, я не встречал доныне
Ни разу странника, чтоб вопрошал
Меня о Правде. Ныне — в первый раз».
Но здесь заговорил смиренный Пахарь:
«Клянусь святым Петром, я Правду знаю,
Как знает книгу мудрый грамотей!
Благоразумие и Совесть часто
Меня к жилищу Правды провожали,
А я себя связал обетом твердым,
Что буду Правде с верностью служить».

Уильям Ленгленд. Видение о Петре Пахаре