Безлюдье, степь. Кругом всё бело,И небеса над головой…Еще отчаянье кипелоВ душе, упившейся враждой,И смерти лишь она алкала,Когда преступная нога,Звуча цепями, попиралаНедружелюбные снегаСтраны пустынной, сиротливой…Среди зверей я зверем стал,Вином я совесть усыплялИ ум гасил… В толпе строптивойМеж нами был один: егоНе полюбили мы сначала —Не говорил он ничего,Работал медленно и мало.Кряхтя, копается весь день,Как крот, — мы так его и звали, —А толку нет: не то чтоб лень,Да силы скоро изменяли.Рука, нетвердая в труде,Как спицы ноги, детский голос,И, словно лен, пушистый волосНа голове и бороде.Оброс он скоро волосами,Питался черствым сухарем,Но и под грубым армякомГлядел неровней между нами.Его дежурный понукал,И было нам сначала любоСмотреть, как губы он кусал,Когда с ним обходились грубо;Так удила кусает конь,Когда седок его пришпорит.В глазах покажется огонь,Однако промолчит — не спорит!Бывало, подойдем гурьбой,Повалим, будто ненароком,Кричим: «Не хочешь ли домой?»Он только поглядит с упрекомИ покачает головой.Не пьет, не балагурит с нами.Но скоро час его настал…Был вечер; скрежеща зубами,Один из наших умирал.Куда деваться в подземельи?Кричим: «Скорей! мешаешь спать!»И стали в бешеном весельиЕго мы хором отпевать:«Умри! нам всем одна дорога,Другой не будет из тюрьмы!..»Вдруг кто-то крикнул: «Нет в вас бога!» —И песни не допели мы.Глядим: добро б вошел начальник, —Нет, просто выступил впередНаш белоручка, наш молчальник,Смиренный, кропотливый Крот.Корит, грозит! Дыханье трудно,Лицо сурово, как гроза,И как-то бешено и чудноБлестят глубокие глаза.Смутились мы. Какая силаЕму строптивых покорила —Бог весть! Но грубые умыОн умилил, обезоружил,Он нам ту бездну обнаружил,Куда стремглав летели мы!В заботе новой, в думах строгихМы совещались до утра,Стараясь вразумить немногих,Не внявших вестнику добра:Душой погибнув безвозвратно,Они за нами не пошлиИ обновиться благодатноУж не хотели, не могли.В них сердце превратилось в камень,Навек оледенела кровь…Но в ком, как под золою пламень,Таились совесть и любовь,Тот жадно ждал беседы новой,С душой, уверовать готовой…Не вдруг мы поняли его,Но он учить не тяготился —Он с нами братски поделилсяБогатством сердца своего!Забыты буйные проказы,Наступит вечер — тишина,И стали нам его рассказыМилей разгула и вина.Пусть речь его была суроваИ не блистала красотой,Но обладал он тайной слова,Доступного душе живой.Не на коне, не за сохою —Провел он свой недолгий векВ труде ученья, но душою,Как мы, был русский человек.Он не жалел, что мы не немцы,Он говорил: «Во многом насОпередили иноземцы,Но мы догоним в добрый час!Лишь бог помог бы русской грудиВздохнуть пошире, повольней —Покажет Русь, что есть в ней люди,Что есть грядущее у ней.Она не знает середины —Черна — куда ни погляди!Но не проел до сердцевиныЕе порок. В ее грудиБежит поток живой и чистыйЕще немых народных сил:Так под корой Сибири льдистойЗолотоносных много жил».Его пленяло солнце юга —Там море ласково шумит,Но слаще северная вьюгаИ больше сердцу говорит.При слове «Русь», бывало, встанет —Он помнил, он любил ее,Заговоривши про нее —До поздней ночи не устанет…Наступит ли вечерний час —Внимая бури вой жестокий,«Теперь, — он говорил, — у нас, —На нашей родине далекой,Еще тепло… Закат горит,Над божьим храмом реют птицы,Домой идут с работы жницы;Въезжая на гору, скрипитСнопами полная телега;Играя, колос из снопаХватает сытый конь с разбегаИ ржет. За ним бредет толпаКоровушек. Стемнело небо,И смолкли вдруг работы дня;Ложится пахарь без огня,И распростерли скирды хлебаСвою хранительную сеньВокруг уснувших деревень.Всё тихо; разве без оглядкиФельдъегерь пролетит селомИли обратные лошадки,Понуря голову, шажкомПройдут; заснул ямщик ленивыйВерхом на дремлющем коне,Один бубенчик горделивыйВоркует сладко в тишине.Да старый вяз в конце селеньяШумит, столетний часовой,Пред ним проходят поколенья,Меняясь быстрой чередой,Он невредим: корысть, беспечность —Его ничто не сокрушит,Любовь народная хранитЕго святую долговечность.Он укрывает в летний знойШатром детей деревни целой;Бедняк калека престарелыйПод ним ложится на покой;Наш брат, звуча цепями, ссыльный,Под ним сидит, обритый, пыльный,И богомолок молодыхПод тень его ветвей густыхПриводит давняя привычка…Чу! тянут в небе журавли,И крик их, словно перекличкаХранящих сон родной землиГосподних часовых, несетсяНа темным лесом, над селом,Над полем, где табун пасется,И песня грустная несетсяПеред дымящимся костром…Не ждут осенние работы,Недолог отдых мужиков —Скрипят колодцы и воротыПри третьей песне петухов,Дудит пастух свирелью звонкой,Бежит по ниве чья-то тень:То беглый рекрутик сторонкойУходит в лес, послышав день.Искал он, чем бы покормиться,Ночь не послала ничего,Придется, видно, воротиться,А страшно!.. Что ловить его!Хозяйка старших разбудила —Блеснули в ригах огонькиИ застучали молотила.Бог помочь, братья, мужики!»Родные, русские картины!Заснул, и видел я во снеЗнакомый дом, леса, долины,И братья сказывали мне,Что сон их уносил с чужбиныК забытой, милой стороне.Летишь мечтой к отчизне дальной,И на душе светлей, теплей…Чего не знал наш друг опальный?Слыхали мы в тюрьме своейИ басни хитрые Крылова,И песни вещие Кольцова,Узнали мы таких людей,Перед которыми позднееСлепой народ восторг почует,Вздохнет — и совесть уврачует,Воздвигнув пышный мавзолей.Так иногда, узнав случайно,Кто спас его когда-то тайно,Бедняк, взволнованный, бежит.Приходит, смотрит — вот жилище,Но где ж хозяин? Всё молчит!Идет бедняга на кладбищеИ на могильные плитыБросает поздние цветы…Но спит народ под тяжким игом,Боится пуль, не внемлет книгам.О Русь, когда ж проснешься тыИ мир на месте беззаконныхКумиров рабской слепотыУвидит честные чертыТвоих героев безыменных?О ней, о родине державной,Он говорить не уставал:То жребий ей пророчил славный,То старину припоминал,Кто в древни веки ею правил,Как люди в ней живали встарь,Как обучил, вознес, восславилЕе тот мудрый государь,Кому в царях никто не равен,Кто до скончанья мира славенИ свят: Великого ПетраОн звал отцом России новой.Он видел след руки ПетровойВ основе каждого добра.Сто вечеров до поздней ночиОн говорил нам про него —Никто сомкнуть не думал очиИ не промолвил ничего.Он говорит, ему внимаемИ, полны новых дум, тогдаСвои оковы забываемИ тяжесть черного труда.Встает во мраке подземельяПред нами чудный лик Петра,И, как монашеская келья,Тиха преступников нора.Сносней наутро труд несносный,Таскаешь горы не плечах,Чтоб трудолюбец венценосныйСказал спасибо в небесах…Да! видит бог, в кровавом потеОмыли мы свою винуИ не напрасно на работеПевали песенку одну: