Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

— Вот я, как только встал на ноги, возьми и подойди к ней. Она читает. Я наклонился и шепнул ей в ушко: «В рабочее время с полумертвым, да еще в клозете, да еще в позорной позе — нехорошо!» Она, юркая, как взвизгнет — и бежать! Что она подумала — не знаю. Может быть, что, мол, проговорился, черт лохматый? Вряд ли, как он мог проговориться, когда на следующее утро он умер! Чертям разве что, но они и так все видят.

— Немыслимо! — как-то абстрактно проговорила Ирина.

— Ну, а мне сразу же сестру стало жалко. Думаю, Господи, что я натворил… На следующее утро, как раз когда лохматый мужик умер (он лежал в нашей палате), я взял с моего стола букет цветов и, после своего путешествия мало что соображая в социальном смысле, поперся с этим букетом к сестре извиняться. Она, как увидела меня с цветами, дико вскрикнула — и опять бежать. Видимо, эти цветочки ее доконали… Потом я спросил главврача, которого Лев определил как «своего», что с ней. Он загадочно ухмыльнулся и сказал, что уволилась.

— Марк, это ужасно, — заметила Галя. — Зачем ты ее травмировал?

— Не знаю. Я все-таки немного был не в себе. Теперь совесть грызет.

— Помолиться надо за нее, за ее душу, — мрачно сказал Судорогов. — И особенно за того, бородатого, что помер…

— А еще что видел? Было еще? — ехидно спросила Женя.

— «Еще» было. Но в другом вкусе. Видел, что лечащий врач, выйдя в коридор, свалился на скамейку. «Видно, — думаю, — выпивши был».

— Охотно верю, — согласилась Ирина.

— Ан нет. Я ему очень отдаленно намекнул на его падение, он глаза вытаращил, но ничего. Особой агрессивности не проявлял, но почему-то боялся смотреть мне в глаза, а если исподлобья взглядывал, то как-то дико и неправдоподобно. Он был неверующий, и я боялся, что он может скорее повеситься, чем поверить, что что-то есть, кроме того, что видать физическим глазом.

— Бог с ним, — вздохнула Галя.

— Да, действительно. Потом я выяснил, что у бедняги был артроз колена, и он от этого споткнулся, а не потому, что выпивши.

— Если б пил, то хоть во что-нибудь да поверил. Водка, она метафизическую совесть пробуждает, — объяснил Судорогов.

— Один главврач был в теме. Оттого он мне и подмигнул, — заключил Марк.

— Господа! — вмешался наконец Кравцов. — Что-то у нас слишком попахивает конференцией с того света. Где вино, пряники, пироги, чай, конфеты? Надо же и телу причинить нечто приятное. Совсем о нем забыли.

Все согласились. Сам хозяин и Ирина быстро организовали полупир в честь возврата. Немножко расслабились, а Зея неожиданно спросила, словно в пустоту, не ожидая ответа:

— Хорошо, а если б Марк Васильевич умер окончательно, не вернулся, что бы с ним произошло?

Никаноров переглянулся с Галей. Но Галя вступилась за сестру:

— Зея только-только пришла к нам. Расскажем ей как можно проще.

— Ладушки, — произнес Кравцов. — Я уж начну, более или менее строго придерживаясь традиции.

И все же он вздохнул. И сказал:

— Блажен не видевший, но знающий… Точнее, вовсе не он блажен. До блаженства еще далеко… Так вот, Зея, в общих чертах — все очень просто. После так называемых мытарств, превращений, приятных и неприятных минут — об этом можно говорить очень долго — итог таков: сон. Душа, освободившись от всех своих оболочек, погружается в сон, обычно без сновидений, и спит, как в коконе, защищенная этим сном. Душа, ее сознание, светится, как звездочка, в мире ином. Этот так называемый сон продолжится до конца этого, нашего мира, до конца космологического цикла, до конца этого человечества… Но вместо — новая земля, новое небо, принципиально новый мир… Пробуждение души… А когда душа поймет, что с ней будет, где она воплотится, — Кравцов развел руками и несмешливо, как-то по-доброму улыбнулся, — кто в ад, кто — куда получше, кто — в новый цикл иной человечьей жизни, это уж, извините, как повезет в высшем смысле, индивидуально, зависит от состояния души… Ладушки? Видите, как все просто, любой школьник поймет…

Кравцов вдруг мрачно хохотнул и сказал:

— Жалко людей!

Судорогов тут же вмешался, и не без иронии:

— Какую вы все-таки мрачную картину нарисовали, дружище… Сон… Да я не хочу спать даже на том свете… Я хочу духовно действовать, стучаться, кричать, пробиваться, кусаться, корячиться, лезть в невозможное, но только не спать. Ползти червем в небо, в высшую, вечную жизнь, сиять, в конце концов! — Судорогов уже не иронизировал, а страсть желал быть вечным, без сновидений и миражей.

— Константин! — прервал Никаноров. — Но была же только общая зарисовка… Кто отрицает, что помимо этого, без предсудного сна, можно сразу угодить в ад, по заслугам непререкаемым прорваться к богам и выше, к Первоисточнику… Или скитаться по Вселенной. Но так девушку можно запутать…