Том 4. Повесть о жизни. Книги 1-3

Додя быстро наклонился к чайнику, схватил его, поставил к себе на колено и с натугой, покраснев так, что у него выступили на глазах слезы, отломал жестяной носик от чайника и сунул его в карман.

В теплушку влез, кряхтя, пожилой и недовольный комиссар. За ним влез знакомый красноармеец.

— Что тут у вас за волынка с чайником? — спросил комиссар. — Где тут чайник? Покажите.

Додя вытащил из-под тюка изуродованный чайник.

— А носик-то от чайника — тю-тю! — сказал красноармеец и свистнул. — Был тут намедни, а сейчас улетел, как та певчая птичка. Как та самая воздушная пленница.

Комиссар посмотрел на чайник, подумал, потом сказал красноармейцу:

— Ну-ка, сбегай, приведи двух человек из охраны.

Он повернулся к журналистам:

— Ваши документы.

Журналисты охотно достали документы, но руки у них все же дрожали. Комиссар терпеливо ждал. Он медленно просмотрел все документы и спрятал их к себе в карман куртки.

— У нас документы в полном порядке, товарищ комиссар, — сказал человек в гетрах. — Зачем же вы их отбираете?

— Вижу, что в порядке, — ответил комиссар и выжидательно повернулся ко мне.

— Вот, товарищ комиссар, какая история, — торопливо заговорил человек в гетрах. — В нашей теплушке оказался вот этот гражданин. Сел в Москве, хотя мы и возражали. Насколько мы знаем у него нет ни пропуска, ни разрешения на переход границы. Его в первую очередь следовало бы проверить. Мы, как лояльные советские граждане, собирались заявить вам об этом. Да вот — не успели.

— А откуда вы заключили, господа лояльные советские граждане, — спросил комиссар, — что у него нет ни пропуска, ни разрешения? Вы его знаете?

— Нет, совершенно не знаем.

— Чтобы клепать — надо знать, — наставительно заметил комиссар. — А этих человечков с бриллиантами в носиках чайников мы уже выудили пять штук за неделю. Фантазия нужна в таких делах! Фантазия!

Комиссар постучал согнутыми пальцами по чайнику.

— Так вот, граждане, пожалуйте. Поговорим. Вещички пока оставим здесь. Сидоров, Ершиков, — сказал он двум вооруженным красноармейцам, стоявшим около теплушки, — взять их ко мне. А этого, — он показал на меня, — пока оставить. И смотрите, чтобы по дороге они ничего не выкинули из карманов. Понятно?

— Понятно! — охотно ответили красноармейцы. — Не первый раз, товарищ комиссар.

Журналистов увели. Комиссар ушел вслед за ними. Я остался в теплушке один. Вскоре красноармейцы вернулись и молча забрали вещи журналистов.

Я ждал. Прошел час. Из стоявшего неподалеку агитвагона вышел голый до пояса, заспанный босой человек с огромной всклокоченной шевелюрой и клочкастой бородой. Он вытащил из вагона лист фанеры, кисти и банки с красками, прислонил фанеру к вагону, поплевал на руки, взял кисть и одним махом нарисовал сажей толстяка в цилиндре. Из живота у толстяка, распоротого штыком, сыпались деньги.

Потом клочкастый человек почесал за ухом и написал сбоку на плакате красной краской:

Никогда буржуйское золотое пузо
Не ожидало такого конфуза.

Матросы в соседней теплушке загрохотали. Клочкастый человек не обратил на это никакого внимания, сел на ступеньку вагона и начал скручивать толстую папиросу из махорки.

В это время пришел красноармеец и потребовал меня к комиссару. Все было кончено. Я захватил свой чемодан, и мы пошли.

Комиссар помещался в товарном вагоне на заросшем одуванчиками запасном пути. В дверях вагона стоял чистенький пулемет.

Комиссар сидел за дощатым столом и курил. Он долго и задумчиво смотрел на меня.

— Выкладывайте, — сказал он наконец. — Куда держите путь и по какому случаю? И документы, кстати, покажите.

Я понял, что надо действовать начистоту. Я рассказал комиссару о своих злоключениях с разрешением на выезд.

— А что касается документов, то у меня самый важный документ — вот это письмо, — сказал я и положил на стол перед комиссаром письмо сестры Гали. — Других нет.

Комиссар поморщился и начал медленно читать письмо. Читая, он несколько раз взглянул на меня. Потом сложил письмо, всунул его в конверт и протянул мне.

— Документ подлинный, — сказал он. — Удостоверение какое-нибудь есть?

Я протянул ему удостоверение.

— Садитесь, — сказал он, достал бланк с печатью и начал что-то тщательно в него вписывать, изредка заглядывая в мое удостоверение.

— Вот! — сказал он наконец и протянул мне бланк. — Это вам разрешение на выезд!

— Спасибо, — сказал я растерянно, и голос у меня сорвался.

Комиссар встал и потрепал меня по плечу.

— Ну, ну! — сказал он смущенно. — Волноваться вредно. Поклонитесь вашей матушке. Скажите, от комиссара Анохина Павла Захаровича. Удивительная старушка, должно быть. Ишь чего надумала — идти пешком в Москву.

Он протянул мне руку. Я крепко пожал ее, не в силах что-либо сказать. Он же поправил ременный пояс с маузером и заметил:

— А того субчика с бриллиантами в чайнике придется разменять. Остальных отпустили. Я распорядился перевести вас в другую теплушку. С ними вам ехать нельзя. Ну, счастливо. Так не забудьте поклониться вашей матушке.