Том 4. Повести, рассказы и очерки

— Отец настоятель, — ворчал он про себя. — Скорбит о грехах мира. Нельзя, чорт возьми, и пошутить… Чорт бы побрал весь этот возвышенный тон! И эти тоже… Идут, как в воду опущенные… Согрешили… чувствуют…

Ему хотелось громко выругаться или удачно сострить и, круто повернув, отправиться на дачу Воронина, где его нетерпеливо ждали. Но в это время в конце плотины показалась фигура старого студента Арфанова или, как его называли в шутку, «князя Арфанова».

Это был высокий, стройный брюнет, в небольшой крымской мурмолке на густых кудрявых волосах, в которых вблизи можно было разглядеть редкие серебряные нити. Он был в высоких сапогах, что-то вроде серого казакина ловко перехватывало гибкую талию. Широкие плечи, крутая грудь, тонкая талия, гибкая походка — все обличало кавказца. Черты лица были правильны, в черных глазах виднелась надменная усмешка и как будто усталость. Он беззаботно насвистывал какую-то песенку и ловкими взмахами хлыста срезывал слабые ветки ветел, росших по одну сторону плотины. На встречную кучку студентов он поглядел равнодушным, несколько надменным взглядом. Только заметив Чубарова, он весело улыбнулся.

— Куда же вы с этим? — сказал он, указывая взглядом на кулек. — Кажется, не по назначению?..

— Да, мы тут… заговорились немного, — сказал Чубаров, чувствуя облегчение от встречи с колоритной фигурой старого студента. — Теперь я с вами обратно… Вы, конечно, тоже к Воронину?..

— Да… Вчера я немного… смалодушествовал, — ответил Арфанов. — Кажется, — прибавил он, — мы немного пошумели с Вильфридом. Да?..

Он искоса посмотрел на Чубарова вопросительным взглядом, но его тонкое лицо оставалось сдержанно. Чубаров вспомнил, что во время пирушки Арфанов устроил дикий дебош. Во хмелю он был совершенно неистов и на другой день ничего не помнил. Вчера пьяные товарищи силой удалили его из своей компании. Но теперь, глядя на его спокойные, изящные черты, Чубаров не решился напомнить об этом и сказал только:

— Да, было кое-что… Так, пустяки…

— Куда же это вы шли сейчас? — спросил Арфанов.

— А! Чорт знает куда! — ответил Чубаров с кислым видом. — Кажется, ко граду взыскуемому.

Тонкая улыбка шевельнула красивые мягкие усы Арфанова.

— С кульками? — спросил он. — Но вы что-то сильно не в духе?

— Будешь в духе…

И, поддавшись дурному настроению, которое так и не нашло исхода в какой-нибудь выходке по адресу Семенова или всего кружка, он стал изливать свою досаду перед Арфановым.

— Чорт знает… Настроение какое-то… особенное. Пошутить нельзя. Грех, и сейчас высокие слова… Просто удавиться с тоски впору… Ей-богу…

— Что же, собственно, случилось?..

— Да ничего особенного. Видите ли… Купил я эти все истории, — он указал глазами на кулек, — иду назад к Воронину. Братия ждет, конечно, с нетерпением. На беду, гляжу: ползут наши из Москвы. Сходка там была… Полиция нагрянула… Протокол… Идут и договаривают тут дорогой, чего там не договорили… Все о том же предмете: Magnus ignotus… великий незнакомец, именуемый народом. Роль интеллигенции — пробудить его от векового сна… Теоретик тут с цитатами из Спенсера, Гурьянов с пифийскими изречениями, которые Семенов пытается комментировать. Ну, меня нелегкая дерни вмешаться спьяну-то… Слово за слово — полезли на стену… А тут, кстати или некстати, у самой нашей дороги — Прошка…

— Жулик?

— Ну да. Лежит вон там у вала, по тропинке к даче Воронина, в ложбиночке. И лежит, подлец, во всей непосредственности. Спит, как младенец, и морду выставил на солнце. А тут речь идет как раз о возможном пробуждении народа для великого будущего… Ну, понимаете… Тема соблазнительная…

У Чубарова в глазах забегали веселые огни…

— Я им, так сказать, in anima vili[39] прочел небольшую лекцию в тоне профессора Лемана…

Арфанов захохотал вдруг сразу необыкновенно красивым и заразительным смехом. Он любил шутку и понимал юмор. Это подняло упавшее настроение Чубарова, и он передал в кратких чертах, с некоторыми удачными вариациями, весь эпизод вплоть до слов Семенова об оскорблении личного достоинства жулика Прошки.

— Личное достоинство, — сказал Арфанов с тонкой усмешкой на красивых губах. — Вещь очень хорошая… На этот раз только, кажется, не по адресу. Вероятно, от преувеличенного личного достоинства у Прошки морда вечно припухшая…

Теперь Чубаров в свою очередь захохотал во всю октаву.

— Ха-ха-ха… Чорт знает, что такое… Нет, это великолепно. Чорт знает, чего бы не дал, чтобы это словечко пришло мне в голову в ту минуту…

Он чувствовал себя опять в своей тарелке. Кислое настроение прошло. Правда, где-то в глубине души шевелилось угрызение совести при мысли, что он высмеивает за-глаза и перед чужим людей, к которым, как бы то ни было, питает невольную симпатию и с которыми в гораздо большей степени связан в идейном смысле.

Однако это ощущение гнездилось где-то далеко на дне души.

Оба студента свернули с плотины и вскоре затерялись на зеленой тропинке по направлению к даче Воронина.

1887

На заводе *

(Две главы из неоконченной повести)

I. Два мальчика