Том 4. Приключения Тома Сойера. Жизнь на Миссисипи

От Шляпного острова нынче не осталось и следа, все до кусочка унесено водой. Я даже не помню, в какой части реки он был; помню, что где-то между Сент-Луисом и Каиром. Плохое это было место когда-то — и вокруг Шляпного острова и вблизи него. Один фермер, который жил там, на иллинойском берегу, рассказывал, что двадцать девять пароходов сложили свои косточки перед самым его домом. Между Сент-Луисом и Каиром почти на каждую милю приходится одно разбитое судно — всего до двухсот погибших пароходов.

За Коммерсом я увидел большие перемены. «Бобровая плотина» сейчас стояла посреди реки, и от нее шла порядочная отмель; раньше она была у самого берега и суда ее огибали. Большой остров, лежавший совсем посреди реки, отодвинулся к миссурийскому берегу и суда к нему даже не подходят. Остров под названием «Пиджачная выкройка» весь обкромсан и обречен на скорое уничтожение. Гусиный остров совсем исчез кроме небольшого клочка величиной с пароход. Страшное «Кладбище», где мы пробирались так медленно и осторожно среди бесчисленных затонувших судов, теперь далеко в стороне от фарватера и никому не страшно. Один из островов, носивших название «Две сестры», совершенно исчез, а другой, находившийся у иллинойского берега, перекочевал теперь к миссурийскому берегу и прочно с ним сросся. Нужен очень острый глаз, чтобы разглядеть место соединения; но этот остров является иллинойской территорией, и жители должны переправляться на другой берег чинить иллинойские дороги и платить иллинойские налоги — довольно странное положение вещей!

Близ устья Огайо многие острова исчезли — их смыло водой. Каир был на месте и хорошо виден за длинным плоским мысом, на дальнем конце которого он стоит; но нам пришлось долго кружить, чтобы дойти до него. Когда мы вышли из Верхней реки и встретились с водами Огайо, уже наступила ночь. Мы шли вперед без боязни, потому что подводная скала, лежавшая прямо на пути, сдвинулась вверх по течению, в сторону от фарватера, или, вернее, целый район рухнул в реку со стороны Миссури, а Каирский мыс прибавил к своему длинному выступу соответственную территорию. Миссисипи — река справедливая и аккуратная; она никогда не сбросит в реку чью-нибудь ферму, не соорудив такой же фермы соседу пострадавшего. Это смягчает злобное чувство по отношению к ней.

Подходя к Каиру, мы чуть не погубили чужой пароход; он не обратил внимания на наш свисток и потом попытался срезать нам нос. Мы резко дали задний ход и спасли его, — и это большая потеря: из катастрофы можно было бы сделать неплохой рассказ.

Каир сейчас очень оживленный город; он капитально отстроен и имеет вполне городской вид, совершенно противоположный тому, как его описал мистер Диккенс. Впрочем, там строили кирпичные дома, еще когда я его видел в прошлый раз, а это было, когда полковник (ныне генерал) Грант муштровал там свою первую команду. Дядюшка Мэмфорд говорит, что библиотеки и воскресные школы в Каире работают отлично, и каменщики — тоже. В Каире очень развито железнодорожное и речное сообщение, и его расположение у слияния двух великих рек так выгодно, что он не может не процветать.

Когда я встал утром, мы уже прошли мимо Колумбуса в штате Кентукки и подходили к Хикмену — хорошенькому городку, расположенному на вершине живописного холма. Хикмен — центр богатого табачного района и раньше вел большую и выгодную торговлю этим товаром, собирая его на своих складах из обширной округи и переправляя на пароходах; но, говорит дядюшка Мэмфорд, там выстроили железную дорогу, чтобы немного облегчить торговлю, и, по его мнению, торговля облегчилась, да не так, как надо: железная дорога отвлекла главную массу товара от города, — «заграбастывают товар по линии, а до города он и не доходит».

Глава XXVI Под огнем

Разговор коснулся войны, потому что мы подходили к местам бывших боев. Мы только что миновали Колумбус и много говорили о знаменитой битве при Белмонте. Некоторые из служащих на пароходе отбывали действительную службу в военной флотилии на Миссисипи. Я понял, что вначале им было здорово не по себе на этом поприще, но постепенно они привыкли, примирились и более или менее освоились. Один из наших лоцманов впервые испытал, что такое война, в битве при Белмонте в качестве лоцмана на одном из пароходов южан. Мне всегда хотелось узнать, как чувствует себя новичок во время своего боевого крещения, стоя один-одинешенек наверху, в лоцманской рубке, — мишень для любого Тома, Дика и Гарри, а рядом — никого, кто мог бы его пристыдить, если он начнет праздновать труса, когда бой разгорится и станет опасным. Поэтому рассказ лоцмана был для меня очень ценен: он заполнил тот пробел, который никакие историки не помогли мне заполнить до сего времени.

ПЕРВАЯ БИТВА ЛОЦМАНА

Он повел рассказ: