Каким видится ему выход из этой тяжелой ситуации? У писателя будто срабатывает «генетическая память». Как «спаситель» появляется «человек в кепке»; «кепка» здесь – атрибут демократической принадлежности; кроме того, в российском фольклоре «человек в кепке» – это Владимир Ильич Ленин, почти во всей его «иконографии», особенно при встречах с народом, изображаемый в кепке. Более двадцати раз в романе герой назван не по имени (Роберт Вильямс), а именно «человеком в кепке», как бы провоцируя читателя на ассоциацию с «великим заговорщиком», перевернувшим Россию.
Его программа наведения порядка в стране: «…невежественных и нечестных людей мы заменим людьми компетентными и порядочными…» – перекликается с последовательными и постоянными «рассуждениями» В. И. Ленина в его сочинениях о роли сначала партийных, потом советских кадров в революции и создании нового государства; невольно вспоминается и знаменитое высказывание И. В. Сталина в мае 1935 г. на выпуске академии Красной армии – «кадры решают все».
О существовании в сознании писателя связи между организацией Роберта Вильямса, его «кадрами» и «кадрами большевиков» прямо свидетельствует высказывание редактора коммунистической газеты: «Эти субъекты, которые только что были у меня – очень опасный народ… Я таких видел много лет назад в России. Но мне повезло, потому что те, кто их видел один раз, второй раз обычно их уже не видели…», видимо, имеются в виду чекисты, то есть сотрудники карательного органа – Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией (1917–1922), позднее преобразованной в ГПУ (Государственное политическое управление) – «железные люди», скорые на расправу «во имя революции».
Организация Вильямса, делающего (вместе с писателем) ставку на порядочных, честных людей (еще одна трогательная, наивная и отчаянная разновидность утопии) – антипод левому экстремизму, попытка противостояния ему с помощью нелегитимных «порядочных» спецслужб, в данном случае представляющих как будто бы единственно эффективные разумные силы. Судя по всему, у писателя не было иллюзий по поводу этой «утопии справа», тем не менее именно она оказалась в его романе единственно способной противостоять «утопии слева».
Однако роман, посмертно опубликованный в «Новом журнале», не был закончен, концовке же Газданов придавал особое значение – вспомним четыре варианта окончания романа «Призрак Александра Вольфа»; в «Перевороте» автор вольно или невольно ушел от окончательного ответа, оставив финал романа открытым.
Таким образом, начав с утопического мотива в записках Аристархова («Повесть о трех неудачах»), мечтавшего написать голубиную книгу, повествование о прошлом и будущем, способное привести к наступлению счастливого благоденствия, «рая на земле» (хотя писатель изначально признал нереальность утопии, приписав ее идею сумасшедшему), Газданов, в соответствии со складом своего творческого сознания, вновь и вновь возвращался к утопии («Пилигримы», «Превращение»), и, в конце концов, утопия, или антиутопия с открытым концом завершает его творчество.
Мечтатели*
Печатается впервые. Подготовка текста и публикация Т. Красавченко. Архив Газданова. Тетрадь 3. Предположительно Париж, начало 1930-х гг.
Воспоминания о юности в рассказе, судя по всему, автобиографичны. С грустью и иронией звучит пушкинский эпиграф из «Отрывков из путешествия Онегина»: о