Василиса Парфентьевна
. Батюшка, да никак к нам кто-то подъехал!Велегласный.
Мне, видно, уйти, сударыня.Те же
и Лобастов. Лобастов небольшой человек, очень плотный и склонный к параличу; лицо красное, точно с морозу; пьет и закусывает наскоро, но прежде нежели положит кусок в рот, дует на него. Он очень жив в своих движениях и редко стоит на месте. В поношенном фраке. При входе его все встают.Лобастов.
Хлеб да соль, Прокофий Иваныч! Ехал вот мимо: думаю, нельзя же милого дружка не проведать!.. Поцелуемся, брат!Целуются.
Прокофий Иваныч.
Милости просим, ваше превосходительство!Лобастов
Баев.
Выпью, Андрей Николаич, выпью, сударь! Я ведь тоже не больно учен… всё пью!Василиса Парфентьевна
. Мавруша!Мавра Григорьевна уходит. Сейчас принесут, батюшка Андрей Николаич: мы хоша сами и не потребляем, а про мирских держим… как же! Как вы в своем здоровье, сударь?
Лобастов.
Да что, плохо, сударыня! того и гляди. Кондратий Сидорыч хватит… Потудова только и жив, покудова тарелки две красной жидкости из себя выпустишь!.. От одной, можно сказать, водки и поддержку для себя в жизни имею!..Василиса Парфентьевна.
Что ж, сударь, коли на благо и крепость… это ничего! Я и сама, сударь, слыхивала, что от водки человек тучен бывает, а тучный человек, известно, против тощего в красоте превосходнее… Как ваша Елена Андреевна в ихнем здоровье?Лобастов.
Сохнет, сударыня, сохнет…Василиса Парфентьевна.
Чтой-то уж и сохнет! да вы бы, Андрей Николаич, ей мужа, что ли, сыскали: она, сердечная, чай, этим предметом больше и сокрушается!Лобастов.
Знаю, сударыня, знаю! Известно, девическая жизнь; как ее ни хлебай, все ни солоно, ни пресно.Баев.
Это ты, сударь, сущую истину сказал!Лобастов.
Да где его, жениха-то, найдешь! Вот и наклевывался было один соколик, да крылья, вишь, велики подросли, улетел!Прокофий Иваныч.
Богу, видно, не угодно, ваше превосходительство!Лобастов.
Вот вы и рассудите, каково моему родительскому сердцу смотреть, как детище-то мое сохнет! Ведь я, можно сказать, не сегодня, так завтра в будущую жизнь переселиться должен, у меня, что называется, и чувств-то в естестве, кроме как чадолюбия, никаких не осталось… а она вот сохнет!..Василиса Парфентьевна
. Что и говорить, Андрей Николаич! Про родительское сердце еще царь Соломон в притчах писал! *Мавра Григорьевна ставит на стол водку.
Лобастов
Василиса Парфентьевна.
На здоровье, батюшка!Прокофий Иваныч и Мавра Григорьевна молча кланяются.
Лобастов
Баев.
Не видал, сударь, не видал сегодня, да и смотреть-то уж словно неохота!Лобастов.
Что так?Баев.
Да чего хорошего-то увидишь? Чай, сидит да ругается…Лобастов
. Плох уж он стал, куда как плох!Баев.
Плох-то плох, да кто его разберет? Вот он уж четвертый годок так-то все умирает!Лобастов
. Да, умирать-то ему, видно, неохота!Баев
. А отчего бы, сударь, неохота? По мне, хоть сейчас перед владыку небесного… боюсь, что ли, я смерти! Ни у кого я ничего не украл, не убил, не прелюбы сотворил… да хоть сейчас приди, курносая.Прокофий Иваныч.
Это, ваше превосходительство, точно-с.Лобастов.
Нет, Прокофий Иваныч! не говори, брат, этого! Уж кто другой, а я знаю, что значит умирать! Такие, знаешь, старики перед глазами являются, каких и отроду не видал!Прокофий Иваныч
Василиса Парфентьевна
. Скажите на милость! какие же это старики, Андрей Николаич? настоящие, что ли, или так только воображение одно?