Том 4. Произведения 1941-1943

Между украинцами и русскими бойцами расстояние было не больше двух шагов, но дело было не в том, чтобы их отделить друг от друга.

Фон Ган, старавшийся держаться на одной линии с полковником, чтобы не потерять ни крупицы его одобрения своей затеи, подбросил, как мог молодцеватей, голову, точно приготовился говорить перед целым батальоном, и начал, тщательно выбирая слова и глядя не столько на Задорожного, сколько на трех других около него:

— Украинцы!.. Мы все понимаем, все знаем! Вас заставили сражаться против нас большевики, — мы это знаем. В восемнадцатом году, тогда… все было тогда иначе, чем теперь. Тогда вы могли быть свободным народом, — вот чем могли вы быть тогда, если бы не русские большевики вами тогда овладели!.. Кто нес вам свободу, независимость тогда? Мы, немцы!.. Это называлось тогда по-украински, вы знаете, само-стийность, — вот как это называлось, украинцы!.. Так я говорю? — вдруг перебил он свою речь вопросом, однако ему никто не ответил, и он продолжал, слегка взглянув на полковника: — Я говорю так, как надо: самостийность, и мы, немцы, вам ее дали, они же, русские, — показал он пальцем на Молодушкина и других, — у вас ее отняли!.. Они, русские большевики, с которыми мы воюем, отняли у вас все, чем вы жили: хозяйство, землю, завели эти самые кол-хо-зы, которые вы, — нам хорошо известно это, — ненавидите изо всех сил!.. Они отняли у вас религию, да, даже ре-ли-гию, а вы были такие религиозные — в каждом хуторе церковь и ваш этот, как называется, поп!.. Они уничтожили по-ме-щика, да, которого вы почи-та-ли… у которого вы… могли брать в аренду землю!.. Они, это они, русские, — он опять указал пальцем на Молодушкина, — ввели у вас большевизм, который вы ненавидите!

Тут фон Ган посмотрел искательно на барона Гебзаттеля, и тот при слове «большевизм» качнул одобрительно головой.

— Вот врет-то, — буркнул Плотников Молодушкину.

Очеретько же, обращаясь к Задорожному вполголоса, сказал то же самое, только по-украински:

— Бреше, як цюцик!

Но кивок командира полка окрылил обер-лейтенанта, и он закончил речь с подъемом:

— Повторяю вам, украинцы, мы воюем не с вами, а с ними, с русскими большевиками! Они — наши враги, они — ваши враги!.. Сзади вас яма! Столкните сейчас же туда эту нечисть, и тогда-а… тогда мы вас будем лечить, украинцы, и мы вас вылечим, и мы вас пустим домой к своим семьям!.. Поняли? Ну… начинай!

Он приостановился, но, не видя ни малейшего движения среди четырех украинцев, скомандовал раздельно:

— На-чи-най!

Очеретько слегка толкнул Задорожного, однако тот видел и сам, что ему надо ответить за всех своих, как старшему, и, кашлянув, начал:

— Во-первых, разрешите сказать вам, что это вы напрасно даже и сделали, нас разделили на русских и украинцев: мы все одинаково советские бойцы…

— Постой, постой! — закричал фон Ган. — Ты что это мне по-русски? Ты — украинец?

— Украинец!.. А вам як хочеться, щоб я по-вкраински балакав, то я можу и по-вкраински…

— Постой, постой! — вновь перебил фон Ган, не ожидая для себя ничего подходящего от сержанта, и указал на Очеретько, спросив предварительно: — Как твоя фамилия?

— То не важить, яка в мэнэ хвамилия, а шо касаемо вкраинец, то як же нi! — расстановисто начал Очеретько. — Вкраинец, та ше из-пiд Пирятина… А як вы хвалилися, шо все чисто знаете, то може й то знаете, шо Пирятин — вiн скрiзь усiм приятель, так же, бачите, и русьским… Касаемо земли, то вже ж усiм звiсно, — землю мы получили паньску у вiчность… Касаемо леригия, — это ж кому як завгодно, — хиба ж у нас на леригию е запрет? А шобы Хитлера вашего замiст иконы встретить, то, сказать вам прямо, не требо, хай ему бiс! A касаемо помiщикiв…

Очеретько хотел «касаемо помiщикiв» отмочить в заключение штуку, какую приготовил, но фон Ган не дал ему закончить. Пусть ни командир полка, ни кто-либо из офицеров и не понял, что именно сказал про Гитлера этот дерзкий украинец, зато он понял и закричал визгливо:

— Молчать, мерзавец!.. Сейчас же столкай всех русских в яму, ну! Иначе… Иначе… — он только показал Очеретько кулак, на момент захлебнувшись от негодования, но вместо Очеретько ответил на его визг Готковой:

— Касаемо русьских, то они у нашему Союзи на равних правах з нами, вкраинцами, так же само й в Красной Армии, и того вы не дождетесь, щоб мы их, товарищей своих рiдных, куды-сь товкали!

— Ага! Та-ак?.. Так вон вы какие попались подлецы! — вне себя от того, что провалилась его затея, закричал фон Ган. — В таком случае вы, вы, русские, столкайте их, их, этих мерзавцев!

— Как смеешь называть их мерзавцами, ты-ы-ы, хлюст! — в тон ему, так же высоко и резко закричал Молодушкин, ставший вдруг страшным со своими впалыми закровавленными щеками, потемневшими глазами и порывистым наклоном тела вперед.

— Провокацией занимаешься, сволочь, дурак?! Не на тех напал, гнида! — неожиданно громко выкрикнул в поддержку Молодушкину самый слабый на вид из всех восьмерых — Семенов.