Том 4. Рассказы, юморески 1885-1886

Критика 80-х годов поставила вопрос и о художественном своеобразии короткого чеховского рассказа. Так, К. Арсеньев отметил в повествовании Чехова характерную черту: «Из самых обыкновенных, заурядных элементов складывается материал для драмы, развязка которой остается неизвестной читателям, но легко может быть восполнена их воображением». Правда, лаконизм Чехова К. Арсеньев связывал с «примитивностью» самого жизненного материала его рассказов. «Психология „простых“ людей — простых не по сословию или званию, а по малочисленности и несложности управляющих ими побуждений — не требует обширных исследований и находит для себя достаточно простора в рассказах г. Чехова», — заметил он по поводу «Ведьмы», «Агафьи» и «Панихиды». Но «есть задачи, — писал критик, — которые невозможно исполнить на пространстве нескольких страниц, невозможно сжать дальше известной черты даже с помощью самого могучего художественного пресса». Отметив, что во втором сборнике «есть несколько рассказов, замысел которых легко мог бы наполнить и более обширную рамку», критик предположил, что в будущем Чехов обратится к повести или роману («Вестник Европы», 1887, № 12, стр. 771–776).

П. Краснов, писавший позднее, полагал, что «общественное настроение» 80-х годов обусловило не только содержание, но и основную форму чеховской прозы — небольшую повесть, короткий рассказ: «Чехов посвятил свой талант изображению общественного настроения своего времени ‹…› Его рассказы открывают нам тайные стороны души современного общества, ее недуги, ее безнадежность, ее апатию. Пусть у него не один герой, а множество, но так как в наш век нет резко выраженных оригинальных личностей, а все похожи друг на друга, нет героев, а только толпа, то произведения г. Чехова дадут ключ к пониманию этой толпы…» («Труд», 1895, № 1, стр. 205–206).

Критика 80-х годов с редким единодушием отвела Чехову первое место в ряду литераторов молодого поколения. Л. Е. Оболенский поставил Чехова несравненно выше Короленко, К. Арсеньев отмечал, что между «Маленькими рассказами» Баранцевича нет ни одного, который выдерживал бы сравнение с лучшими страницами сборника «В сумерках». «Одна из сильных сторон г. Чехова, — писал К. Арсеньев, — это описания природы. Он обладает искусством олицетворять ее, заставлять ее жить точно человеческою жизнью, и вместе с тем он свободен от подражания образцам, представляемым в этом отношении нашею и западноевропейскими литературами» («Вестник Европы», 1887, № 12, стр. 774). Ссылаясь на такие рассказы, как «Егерь», «Ведьма», которые, по мнению критика, «могут стать наряду с лучшими рассказами „Записок охотника“», В. Буренин также выделил пейзажные описания Чехова: «…описывать природу поэтически, как описывали Тургенев, Толстой, теперь почти разучились ‹…› А между тем ни в чем так не сказывается непосредственность и свежесть таланта, как в таких описаниях: беллетрист, не чувствующий картин природы и не умеющий их воспроизводить иначе, как только рутинными описаниями, не может считаться настоящим художником и не бывает таким художником. И наоборот: беллетрист, обладающий чувством природы и умением схватывать ее поэзию и красоту, — всегда чуткий и живой художник» («Новое время», 1887, № 4157, 25 сентября).

Повторился лишь А. М. Скабичевский: предсказав за год перед тем Чехову гибель «от газетного много- и скорописания», в новом сборнике он усмотрел «начало исполнения этого печального предсказания» («Северный вестник», 1887, № 9, стр. 83, без подписи). Не обнаружил в сборнике ничего существенно нового и безыменный рецензент «Русской мысли». Вспомнив о «Пестрых рассказах», он заметил: «На лучший конец можно сказать, что г. Чехов не пошел и назад, — не начал еще исписываться и повторяться» («Русская мысль», 1887, № 10, стр. 589).

Среди критических отзывов о Чехове своеобразное место занял разбор книги «В сумерках», подготовленный академиком А. Ф. Бычковым (1818–1899) в связи с присуждением Чехову в 1888 г. Пушкинской премии. «Книга под заглавием „В сумерках“, — писал рецензент, — свидетельствует о несомненном таланте г. Чехова; в рассказах, в ней помещенных, много наблюдательности и искренности; выведенные в них лица отличаются жизненною правдою; встречаются между рассказами и художественно исполненные». Подходя к Чехову с мерками традиционной стилистики, Бычков отмечал далее недостатки книги: рассказы «деланные и придуманные („Ведьма“), растянутые („Пустой случай“) и бессодержательные („Событие“) ‹…› неточные и неправильные выражения, как, например: на траве висят тусклые, недобрые слезы (стр. 3), прекрасно симулировал влюбленного (стр. 23), где бы я мог сгодиться (стр. 25)» и т. п. («Сборник отделения русского языка и словесности императорской Академии наук», т. 46, СПб., 1890, стр. 52).

Отзыву А. Ф. Бычкова в его критической части резко возражал А. Кузин (статья «Академическая критика и молодые таланты» — «Колосья», 1888, № 11).