Том 4. Ревизор

Русский комедийный репертуар накануне появления „Ревизора“ переживал период глубокого упадка. Единственным подлинно гениальным достижением русской комедии за всю первую треть XIX в. было „Горе от ума“, которое для сцены было доступно только в изуродованной цензурой редакции; к тому же комедией оно может быть названо лишь условно. За 1835 г. на петербургской сцене не было поставлено ни одной новой оригинальной комедии; сцена наводнялась водевилями, почти исключительно переводными („оригинальные“ водевили были по большей части переделками). Из комедий, державшихся в репертуаре, наиболее значительными (кроме „Горя от ума“) были „Недоросль“ Фонвизина, „Ябеда“ Капниста и ряд комедий Шаховского и Загоскина. Комедии Шаховского и Загоскина утверждали консервативно-помещичью мораль; они были основаны на идеализации крепких помещичьих хозяйств и добрых патриархальных нравов, на осуждении расточителей, мотов и иноземной „заразы“, — особенно таких ее плодов, как опасное экспериментированье и прожектерство („Полубарские затеи“ и „Пустодомы“ Шаховского, „Богатоновы“ — „в столице“ и „в деревне“ — Загоскина). Добродетельные лица — они же образцовые хозяева, — помещики Мирославские („Богатоновы“) и генералы Радимовы („Пустодомы“) вводились в пьесы для нравственного исправления героев, которое достигалось посредством возвращения от столичных и светских соблазнов „к земле“, к исполнению помещичьего долга.

Однако весь круг социально-моральных проблем комедий Шаховского и Загоскина на этом этапе эволюции Гоголя, как видно, не волнует его нисколько. Равнодушие к Шаховскому и Загоскину было в сознании Гоголя настолько прочным, что даже в позднейшей статье о поэзии, с ее тенденцией к объективизму в оценках, он ограничился беглым упоминанием об них в ряду других авторов комедий и тут же резкой чертой отделил их всех от Фонвизина и Грибоедова. В статье о „Петербургской сцене“ и в „Петербургских записках“ он об этих главарях русского комедийного репертуара 10-30-х годов не вспоминает вовсе; в воспоминаниях Аксакова самый гоголевский замысел обновления комедии связывается с отталкиваньем от Загоскина („Гоголь хвалил его за веселость, но сказал, что он не то пишет, что следует, особенно для театра… “ „Из последующих слов я заметил, что русская комедия его сильно занимала и что у него есть свой оригинальный взгляд на нее“).

Центральное место в гоголевском осмыслении современности приобретала в эти годы не тема „русского помещика“ — хозяина-землевладельца, а тема „русского чиновника“ — исполнителя или нарушителя общественного долга. Тема эта должна была проходить через весь замысел „Владимира 3-й степени“; она же намечалась и в отдельных мотивах петербургских повестей („Записки сумасшедшего“, „Нос“). Отожествляя понятия государственной службы и общественного долга, Гоголь превращал вопрос о правительственном аппарате (местном, а значит и центральном) в большую общественную проблему. В результате этого замысла „Ревизор“ оказался генетически связан, прежде всего, с традицией обличительной комедии, основанной на теме должностных злоупотреблений. Традиция эта шла от комедий конца XVIII в. „Судейские именины“ Соколова (1781), „Ябеда“ Капниста (1798), „Неслыханное диво, или честный секретарь“ Судовщикова (1803). Сюда же относятся и ближайшие по времени к Гоголю „Дворянские выборы“ Квитки-Основьяненко (1829), „Шельменко — волостной писарь“ его же (1831). К этим комедиям примыкают и не предназначавшиеся для театра сцены Н. Полевого „Ревизоры, или славны бубны за горами“ (1832).

Основное отличие этих комедий от „Ревизора“ в том, что ни одна из них, несмотря на обличительный материал, не может быть названа комедией общественной в том смысле, какой вложил в это определение Гоголь. В каждой из них (кроме сцен Полевого, написанных как сатирический очерк, а не комедия), отрицательной группе действующих лиц противостоит группа положительная. На этом контрасте строится сюжет комедии; с ним непосредственно связана вся ее идеология. Отрицательная группа — группа заведомых преступников, исключение из нормы. Преступления их подчеркнуто резки. Так, например, основной отрицательный герой „Ябеды“ — судья Праволов — оказывается виновным в „разбоях, грабежах, и даже душегубствах“. В сценах Полевого судья Цапкин напоминает чиновнику Платону Фомичу, как он поджег архив присутственных мест, а повытчику Панфилычу, как он принес „лекарство“ притонодержателю Душегубову.