Том 4. Стихотворения

Мы, Русские поэты текущих дней, – а только в России существует сейчас кипенье настоящего творчества, – создадим великую звездность в области Русского Поэтического Слова, и наши твор- чески-литературные переживания будут страницами в книге, чье имя – художественность мысли, чьи имена – искание жемчуга, возженье светильников, воссозданье забытого, исторганье из темных глубин, скрытых в них, тайных кладов.

Между нами не будет соперничества, а лишь состязанье искателей, соревнование целой дружины, где каждый отдельный есть зоркий ловец жемчугов. У каждого есть своя ухватка и своя особенность. Я, говорящий, сроднился издавна с замыслами древних Космогоний, и с двумя современными слитными Гениями – с Испанией, что есть сад горячих гвоздик, и с Англией, что есть остров в свеченьи морей. Поэт стального стиха, Валерий Брюсов, лелеет в душе бранные клики всех веков, и близок чрезвычайно к Латинскому Гению времен Рима-Миродержца и к нежно-ядовитому Парижу наших дней, окутанному изумрудами предвечерней дымки, Пасечник Русской Речи, Вячеслав Иванов, владеет, как никто, постижением Древне-Эллинского мира и облачно-лесными состояниями Русского Стиха. Сологуб есть истинный угадчик Дьявола, и услышит его всюду, где он заговорит. Тонкий живописец настроений природы, Бунин знает голоса степных пространств. Балтрушайтис не тщетно родился в Литве, где полевые розы обрызганы слезами. И Блок, занесенный снегом, умеет, стряхнувши снежные звездочки, войти в детскую, где гномик остановил часы горя на часе и минуте радости. Минский и Мережковский, Бенуа и Бакст, Зелинский и Батюшков, Волошин и Городецкий, целый ряд писателей, поэтов и художников, уже сказавших свое слово и только что выступающих с лезвием слова, сливаются ныне в одном великом замысле – свить цветочную гирлянду красоты и знания. Я не пересчитываю всех имен. И еще другие придут, другие, другие, освященные творческим даром – уменьем знать счастье и испытывать боль. Мы создадим Певучую Дружину. Она уже есть.

Вот, мы собрались на ночной равнине. Срывные скалы кругом, запутанность гор. Но мы знаем, что есть священная игра – из рук в руки передавать заповедный светильник, от факела к факелу, ждущему света, перебрасывать быструю искру. Скорее – рука к руке, и от края до края. Бросим и тут и там, по ночным окраинам, алые гроздья огня.

И зажжем на высотах костры.

К. Бальмонт

13 февраля 1908

Долина Берез

Давно уж с Поэтами я говорю.
  Иных чужеземных садов.
Жемчужины млеют в ответ янтарю.
Я сказкой созвучной воздушно горю
  Под золотом их облаков.

И вижу я алые их лепестки.
  В душе возникает рубин.
Звенят колокольчики возле реки,
И в сердце так много красивой тоски.
  Я чувствую. Мрак – властелин.

Но Агни, о, Агни сильнее всего.
  Я сам изошел из Огня.
И близок я Солнцу с лучами его,
И лучше сияния нет ничего.
  И звезды ласкают меня.

Я с ними, я всюду, где греза поет,
  Я всюду, где дышет душа.
Мне блески зажглись, отступили, и вот,
Где были, сплелись там цветы в хороводе.
  Как жизнь меж цветов хороша!

К. Бальмонт

1905. Москва

Золотой Сентябрь