Том 4. Стиховедение

Начальный стих, бесспорно, копирует зачин стихотворения Б. Лившица, процитированный выше. По-видимому, случайное знакомство А. Преловского со стихами малоизвестного в советское время поэта произвело на него такое впечатление, что реминисценция из них вряд ли даже осознанно проскользнула в его собственные стихи. Для таких явлений есть удачное название, предложенное О. Роненом: «неконтролируемые подтексты».

И последнее. Несомненным образцом для всех рассмотренных текстов был, как показано, В. Брюсов в своем стихотворении 1900 года. Однако и у него, по-видимому, был свой образец в русской классике — только не в 4-стопном ямбе, а в 4-стопном хорее. Зачин со сказуемым из двух кратких прилагательных мы находим в очень известном стихотворении Фета (1847) — конечно, еще без всяких претензий на рифмическое новаторство:

Летний вечер тих и ясен;
Посмотри, как дремлют ивы;
Запад неба бледно-красен,
И реки блестят извивы…

Чтобы эта ритмико-синтаксическая конструкция перешла из хорея в ямб и превратилась в клише, понадобилось 50–60 лет: эти два размера ритмически очень близки, но семантически очень далеки друг от друга[657]. В самом 4-стопном хорее такой зачин не привился. Единственный раз мы его нашли в недавно опубликованном стихотворении В. Алексеева (1935) — уже, конечно, под влиянием традиции 4-стопного ямба, с днем вместо вечера:

Летний день горяч и душен,
Страшен белой ночи гнет.
Может быть, немного глуше
Жизнь моя теперь пойдет…

Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома — 1997. СПб., 2002. С. 411.

Нельзя не заметить, что белой ночи гнет здесь появляется из совсем иного, неожиданного источника — «Разговора на рейде…» Маяковского («…Опускайся, южной ночи гнет»). Но к ритмико-синтаксической роли кратких прилагательных это уже не относится.

Фонетика, морфология и синтаксис в борьбе за стих [658]

Речь пойдет о взаимодействии некоторых явлений фонетического, морфологического и синтаксического уровня на материале стиха. Это интересный материал для таких обследований прежде всего потому, что стихотворная форма налагает четкие ограничения на возможности построения текста, а там, где вариантов такого построения меньше, отношения между ними проследить легче. Отсюда наше внимание к лингвистике стиха. Это не то же самое, что лингвистика на материале стиха. Лингвистика на материале стиха существовала спокон веку: для изучения любых языковых явлений всегда привлекался материал как из прозы, так и из стихов. А лингвистика стиха — дело новое: она сосредоточивается только на тех языковых явлениях, употребительность которых зависит от ограничивающей специфики стихотворной формы — от членения текста на строки, от ритма и рифмы.

Из чего состоит стих? Сто лет назад мы ответили бы: из стоп; тогда в стихе различали только ритм ударений. Восемьдесят лет назад мы ответили бы: из ритмических слов; тогда в стихе стали замечать также и ритм словоразделов. И то, и другое было бы ответом только на фонетическом уровне: ритмические слова — это слова односложные, двухсложные с ударением на 1‐м слоге, двухсложные с ударением на 2‐м слоге и т. д., то есть только с фонетическими характеристиками. Двадцать лет назад мы могли бы уже ответить: просто из слов; в это время в стихе стали замечать и учитывать также частеречевые характеристики ритмических слов. Это уже был бы ответ и на морфологическом уровне. Наконец, теперь мы можем ответить: из словосочетаний, поскольку сегодня обращаем внимание в стихе также на синтаксические связи между словами. Это уже ответ и на синтаксическом уровне. Как эти три ответа взаимосвязаны, мы и попробуем показать.

Материалом будут подсчеты по русскому 4-стопному ямбу от Ломоносова до Брюсова и Белого. Рассматриваться будет прежде всего поведение двух ритмических типов слов: 4-сложного с ударением на 2‐м слоге (хХхх) и 4-сложного с ударением на 3‐м слоге (ххХх): как оно зависит от фонетических, морфологических и синтаксических обстоятельств. Основные результаты сделанных подсчетов представлены в таблицах. Все цифры — в процентах. Что означают эти цифры, сейчас будет разъяснено.

ФОНЕТИКА