Том 4. Творимая легенда

Учитель-инспектор Михаил Прокопьевич Потерин держал себя как лакей. Иногда даже видимо было, как он дрожал перед Дулебовыми. А чего бы, казалось, ему бояться? Он был большой патриот; был членом черносотенного союза. Брал взятки, поколачивал учеников, сильно выпивал, — все ему с рук сходило.

Зинаида Григорьевна Дулебова экзаменовала выпускных учеников по французскому и немецкому языкам. Этим предметам учились только желающие. Уроки французского языка давала жена инспектора Потерина. Она еще не очень хорошо усвоила методу Берлина и глядела на Дулебова подобострастно. Но втайне была озлоблена — своею бедностью, приниженностью, зависимостью.

Потерин языков не знал. Но он сидел тут же и злобно шипел на отвечавших небойко или вовсе молчавших на вопросы:

— Этакий пень! Остолоп! Дубина!

Дулебова сидела неподвижно и словно не слышала этого усердного шипения и этих грубых слов. Она даст волю своему языку попозже, во время завтрака.

Для начальства и для учителей был приготовлен завтрак. Он стоил много забот и волнений жене Потерина. Стол был накрыт в зале. Здесь в обычные дни возились и дрались на переменах мальчишки. Сегодня их сюда не пускали. Они шумели и озорничали на дворе.

На почетном месте сидела Дулебова, по обе ее стороны вице-губернатор и Жербенев; Дулебов поместился рядом с вице-губернатором. Был подан пирог. Потом разносили чай. Зинаида Григорьевна жучила учительских жен и учительниц. Она любила сплетни. Впрочем, кто же их не любит! Учительские жены сплетничали ей.

Во время завтрака мальчишки, поместившись в соседнем классе, распевали:

Что за песни, что за песни
Распевает наша Русь!
Уж что хочешь, хоть ты тресни,
Так не спеть тебе, француз.

И другие песни в том же духе.

Дулебов обтер лицо правою рукою, — словно кот лапкою умылся, — и завизжал:

— А уж вот слышно, что к нам скоро приедет маркиз Телятников.

Потерин сказал:

— Он не по нашему ведомству.

Но все его лицо перекосилось от ужаса.

Дулебов говорил тоненько:

— Все равно, у него большие полномочия. Он все может.

Вице-губернатор сумрачно глянул на Потерина и сказал угрюмо:

— Он вас всех подтянет.

Потерин помертвел и взмок. Начался разговор о маркизе Телятникове. Заговорили в связи с этим о революционном настроении в той местности.

Везде в окрестных лесах появились революционные прокламации. На дереве срезывали кусок коры величиною с лист бумаги и на это место наклеивали прокламацию. Снять такой лист было невозможно: он заплывал прозрачным тонким слоем смолы. Усердным блюстителям порядка приходилось вырубать или соскабливать ножом преступные места.

Зинаида Григорьевна Дулебова сказала:

— Надо полагать, что это выдумка нашего химика, господина Триродова.

— Конечно, — поддакнула подобострастная сухая девица, учительница немецкого языка.

Зинаида Григорьевна повернулась к Потериной, чтобы оказать особую любезность хозяйке своим разговором, и спросила ее с насмешливою улыбкою:

— Как вам нравится наш пресловутый декадент?

Учительница попыталась понять. На ее тупом, плоском лице появилось выражение испуга. Она робко спросила:

— Это кто же, Зинаида Григорьевна?

— Кто же, как не господин Триродов! — злобно ответила Дулебова.

Злость была по адресу Триродова, но Потерина все же струхнула.

— Ах, да, Триродов, как же, как же, — суетливо и растерянно повторяла она и уже не знала, что сказать.

Дулебова язвительно говорила:

— Вот уж, кажется, не скоро рассмеется. Вполне в вашем вкусе.

Потерина покраснела и воскликнула:

— В моем вкусе! Ой, что вы, Зинаида Григорьевна! Вот-то уж, по пословице, царского слугу согнуло в дугу.

Жена учителя Кроликова сказала:

— Да, он всегда смотрит исподлобья и ни с кем не разговаривает. Но он очень добрый человек.

Дулебова метнула на нее злой взор. Кроликова помертвела от страха и догадалась, что надо было сказать не то.

Поправилась:

— Добрый человек на словах.

Дулебова улыбнулась ей благосклонно.

Жербенев говорил Дулебовой:

— А знаете, что я вам скажу? Я таки повидал людей на своем веку, скажу не хвастаясь. И по-моему, это очень плохая примета, что он исподлобья глядит.

— Конечно, — согласилась Потерина. — Вот уж истинная правда!

Жербенев говорил:

— Пусть человек смотрит мне прямо в лицо. А эти — в тихом омуте…

Полковник не договорил. Дулебова сказала:

— Откровенно скажу, не люблю я этого вашего поэта. Не могу я его понять. Какой-то он странный. Что-нибудь есть за ним скверное.

— Все у него подозрительное, — сказал Жербенев с видом человека, знающего многое.

Говорили, что у Триродова и у других ведется сбор денег на восстание. При этом выразительно поглядывали на учителя Воронка. Воронок возражал. Но уже его не слушали. Злые речи о Триродове полились рекою. Говорили, что в доме Триродова притаилась подпольная типография и что там работали не только учительницы, но даже и воспитанники Триродова. Дамы с ужасом восклицали:

— Малыши-то такие!

— Да, вот вам и малыши!

— Нынче нет детей.

Воронок сказал:

— Вот, говорят, при полиции девятилетний сидит.

— Бунтовщик, — свирепо сказал вице-губернатор.