Том 4. Творимая легенда

– Я уверен, что соблазны парижской жизни его не коснутся. Он будет думать только о вас. А вы о нем. Быть верною – так трогательно. Цепи любви неразрывны. Кто любит, тот невольник. Хоть и не любит человек цепей, но эти носит сравнительно охотно.

Сердце Имогены дрогнуло от легкого страха. Говорят, что француженки так очаровательны и так умеют увлечь.

Танкред продолжал дразнить ее. Хвалил ее верность, его достоинства. Яд его иронии вливался в ее сердце, и оно горело и болело. Ирония принимает до конца и вскрывает противоречия. Сладостная верность жениху претворялась в рабство. Его достоинства претворялись в смешное и мелкое.

Имогена заплакала. Танкред утешал. И утешил чем-то, какими-то словами, по-видимому ничтожными, но ей вдруг сладкими. И сердце ее уже влеклось к Танкреду, уже в нее влюбленному нежно. Странно и больно спорили в ней противочувствия, и это дульцинировало ее внезапное влечение к празднично прекрасному принцу Танкреду, и альдонсировало ее обыкновенную, дозволенную, будничную любовь к жениху, секретарю миссии в Париже господину Мануелю Парладе-и-Ередиа.

А Танкред, вечно изменчивый Танкред! Он уже чувствовал в себе кипение новой страстности, влюбленность в Имогену, девушку с фиалковыми, невинно-страстными глазками, с легким звонким голосом.

Нельзя было слишком длить это свидание. Танкред вышел из гостиной один. Были танцы, но он сегодня не танцевал. Ему представили Лилиенфельда. Танкреду понравилась уверенная и почтительная манера банкира.

Потом устроилась карточная игра, очень крупная. Лилиенфельд сумел проиграть Танкреду солидный куш и оставил игру, ссылаясь на жестокую мигрень, вывезенную, по его словам, из Африки. Откланиваясь принцу, он пригласил его к себе на охоту, и Танкред любезно принял приглашение.

После ужина, за которым пили много, в кабинете покойного маркиза собрался тесный кружок близких к Танкреду. Дам не было. Разговоры стали вольны. Заговорили о ревности. И вдруг стало как-то неловко. Ломая неловкость развязностью, заговорил граф Роберт Камаи:

– В наше время дико и несовременно ревновать жену. Я не против ревности, но ревновать жен – это уж слишком наивно.

– Порядочные люди ревнуют любовниц, – сказал гофмаршал Нерита.

– Да, – продолжал Камаи, – всякий имеет любовницу для себя, жену для других, – для дома, для семьи, для общества, для имени, для друзей и для ее любовников.

Танкред засмеялся.

– Это остроумно! – воскликнул он.

Смеялись и другие. Вдруг Танкред нахмурился.

Спросил:

– Вы не делаете исключений?

– Увы, нет, – спокойно ответил Камаи.

– И для моей жены? – спросил Танкред притворно-спокойным голосом.

Граф Камаи усмехнулся тонко и сказал:

– Наша августейшая повелительница живет не для вашего высочества, а для государства. Дела правления заботят государыню гораздо больше, чем любовь супруга и его зыбкая верность. И для вашего высочества это хорошо.

– Почему? – принужденно улыбаясь, спросил Танкред.

За графа Камаи отвечал герцог Кабрера.

– Потому, – сказал он, – что женщины на наших островах несдержанны в гневе и очень ревнивы. И притом они ловко действуют навахою или нашею древнею дагою.

Танкред сегодня пил больше обыкновенного и потому стал слишком откровенным. Он говорил:

– Быть мужем королевы! О, это – слишком большая роскошь. Муж королевы, но не король.

– Почет высокого положения без его тягостей и ответственности, – сказал герцог Кабрера.

– Почет! Быть только производителем династии!

– Разве этого мало? – спросил Кабрера.

Танкред продолжал:

– Положение королевской жены гораздо лучше. Она делит с королем его титул и его почести. Она коронована. Не понимаю, где был мой ум, когда я согласился на эту блестящую комбинацию.

Граф Камаи с любезною улыбкою царедворца сказал:

– Как бы то ни было, решимость вашего королевского высочества дала нам редкое счастье видеть порою в нашей среде и пользоваться высоким обществом столь обаятельного джентльмена.

Танкред возразил:

– Мой милый граф! Если бы я не знал хорошо, что вы ко мне всегда одинаково добры, я назвал бы вас льстецом.

– Ваше высочество, поверьте…

Танкред с живостью перебил его:

– Нет, не хвалите меня. Теперь это лишнее. Мне совсем не это надо. Я очень расстроен.

– Имейте терпение, ваше высочество, – сказал Кабрера, – вы окружены верными друзьями. Все устроится.

Танкред пожал его руку. Сказал:

– Мне надо денег. Я не могу жить на эти гроши. Государство напрасно скупится.

– Конечно, – сказал герцог, – если государство последует мудрым советам вашего высочества, то оно сторицею вернет свое, хотя бы и дало вашему высочеству возможность вести самый блистательный образ жизни.

– И меня утомило мое двусмысленное положение, – сказал Танкред.

– Его можно изменить, – значительно сказал Кабрера. – Стоит захотеть.

Герцог Кабрера сидел, откинувшись на спинку кресла, и ронял серый пепел толстой сигары на зеленый ковер. Его острые, серые глаза смотрели вдаль с пророческим, вдохновенным выражением. Тонкий, стройный, решительный, от опьянения румяный и смелый, он и в самом деле казался умелым делателем королей. Танкред смотрел на него с доверчивым уважением. Сказал: