И тогда заговорил незнакомец. Анна стояла спиной к ним обоим, в дверях террасы, – золото дня, кроме виноградника, обрезывалось ее плечами.
– Павел Андреевич, – сказал незнакомец и долго молчал. – Павел Андреевич, мы оба – не воры. Мною движут человеческие чувства. – Он помолчал, чтобы собрать мысли в точные фразы. – Тринадцать лет я не видел Анну – и все эти тринадцать лет я мечтал и думал о ней. Вы знаете, мы расстались с ней в Париже, когда я русским солдатом пошел на французский фронт. Вы знаете, ее молодость прошла со мною, – и вы знаете, что ни она, ни вы не можете ни в чем упрекнуть ее. Земной шар пока еще достаточно велик, чтобы можно было заблудиться в нем. Я пришел к Анне, когда за вами уже восемь лет супружества. Мы уже очень взрослые люди. Я не знаю, что мне предложить вам. Что скажете вы, Павел Андреевич? Я не знал, что Анна замужем.
Перед Павлом стоял человек, память которого была свята в их супружестве, первый муж Анны, достойный человек, – стоял старик, седовласый художник, некогда учивший искусству живописи и достоинству жизни девушку Анну. Глаза этого старика были добры, они любяще и непонимающе смотрели на Павла, – они не могли смотреть иначе, потому что в комнате была женщина, любимая, единственная, и потому, что этот человек был добр, Павел вспомнил, что он так же сед, преждевременно поседевший за годы русских бурь, и так же добры, бессильны его глаза, природою сданные в доброту. Друг перед другом были два человека, очень похожих друг на друга, – недаром и того и другого любила Анна. У Павла память рассказов Анны о Сергее, о молодом и чудесном художнике, о человеке солнечной ясности и строгости его сердца, – память рассказов путалась этим добрым стариком, смотрящим любящими и усталыми глазами. Человек этот вернулся из смерти. И Павел сказал растерянно:
– Как вы изменились, Сергей… Сергей Иванович!
Оба мужчины улыбнулись друг другу, очень растерянно. Павел протянул руку. И, сжав руку, задержав Руку, – позвонком, нервной дрожью в плечах около лопаток он ощутил – себя, Анну и этого пришедшего. Анна любила в своей жизни только их двоих, чистая женщина. Анна чтила память Сергея, как чтил и он, Павел, эту память о человеке, любящем его жену, о котором у Анны хранилась бумажка пехотного французского полка, удостоверяющая, что русский художник, рядовой этого полка Сергей Иванович Лавренев, погиб в бою под Верденом. Самое тайное и самое святое, – особенно тайная и особенно святая, когда она чтится, – любовь, – она была между ними троими. Первая любовь жены была отдана Сергею, – последняя любовь была взята Павлом. Павел чтил память Сергея, – он вспомнил, что в чувствах бережливости к жене, – никогда за годы их любви, ни разу не спрашивал он о чувствах жены к Сергею и никогда не сопоставлял себя и его, оберегая его память. Павел держал руку Сергея. Жена, – и позвонком, дрожью в плечах Павел почувствовал, что от этой минуты он не может даже в мыслях называть Анну – женой, ибо на самом деле он – не вор, как сказал Сергей.
Он долго держал руку Сергея. Глаза Сергея были неподвижны. И Павел сказал:
– Да, Сергей, конечно, я не вор.
Анна повернулась к ним. Анна подошла к ним. Бе руки окаменели, откинутые от бедер. Глаза ее были полны слез. Сергей протянул к ней руки, ладонями вверх, – глаза Анны упали, – Павел понял, что это привычный жест Сергея, который Анна знала раньше. И он опустил глаза, как опускают люди глаза в стыдливости, чтобы не видеть того, что не надо видеть. Анна поняла опущенные глаза Павла, – и руки ее потянулись к Павлу. Павел этого не видел. Анна осталась с протянутыми руками.
– Я пойду вымою руки! – крикнула Анна.
– Пойди, – сказал Павел.
– Анна, Павел Андреевич, – заговорил Сергей, и губы его дрогнули физической болью, – Анна, милая Аннушка, – если ты велишь, я сейчас же уйду, опять навсегда, Аннушка… Да, я очень постарел, Павел Андреевич, очень постарел.
Анна села в бессилии на стул около стола, забыв о руках.
– Нет, что вы, что вы, – заговорил Павел. – Анна так много, так чудесно всегда рассказывала о вас, у нас есть ваши фотографии, и мне показалось, что… и ваш образ, который я создал… – что вы, что вы, Сережа! – Павел назвал Сергея так, как он и Анна называли его, вспоминая о нем. – Нет, подождите, Сережа. Вы изменились только по сравнению с фотографией.
Руки Анны, замазанные землей, потянулись к Павлу точно тем же жестом, каким только что протягивал к Анне руки Сергей, – этот жест – Павел понял – Анна взяла у Сергея. Павел обе свои руки протянул к рукам Анны и поцеловал землю на руках Анны, черную, сырую землю поцеловал всею нежностью, какая была у него к этой женщине. Он стряхнул землю с губ. Он сказал сам себе: