Том 4. Жень-шень. Серая Сова. Неодетая весна

Иногда Пришвин в своих по сути дела очень реальных «сказках о природе» создает звукоподражательный язык вороны, сороки, тетерева, дергача, перепелки и затем с легким юмором переводит этот птичий язык на язык человечий. Так в детском рассказе «Филин» многообразно обыграно и переведено короткое воронье «кра»: «До чего это удивительно у ворон! Сколько слов нужно человеку, а у них одно только „кра“ – на все случаи, и в каждом случае это словечко всего только в три буквы благодаря разным оттенкам звука означает разное. В этом случае воронье „кра“ означает как если бы в ужасе крикнули: „Чер-р-р-р-рт!“» (Собр. соч. 1956–1957, т. 4, с. 496). В дальнейшем повествовании «кра» значит и «правильно», и «брать». Пришвин может построить целый сюжет на перекличке птичьих голосов, на шутливом обыгрывании их, – например, в рассказах «Дергач и перепелка», «Изобретатель» и «Курица на столбах».

В детских рассказах Пришвина язык тяготеет к фольклору и сказке. В том же характерном для него понимании внутренней формы слова сказка – это то, что не пишется, а сказывается, и в каждом детском рассказе Пришвина при всей реальности его повествования – ритмичность построения, звукопись в разговоре птиц и зверей подобны сказке. Живая, озвученная речь каждого природного существа предстает перед читателем в голосе говорящего автора. Слово Пришвина вырастает из глубочайших корней подлинно народной речи.

Т. Хмельницкая

Жень-шень^*

Впервые – в журнале «Красная новь», 1933, № 3, под заглавием «Корень жизни».

В 1934 году под названием «Жень-шень» (подзаголовок: «Корень жизни») вышла отдельным изданием и в том же году под названием «Корень жизни» (подзаголовок: «Жень-шень») – вошла в книгу «Золотой Рог» как первая часть.

Об истории создания повести «Жень-шень» Пришвин пишет в предисловии к книге «Золотой Рог»: «…Материалы добывались на улицах, на море, в горах, в тайге совершенно так же, как добывается дичь на охоте… Я направлял на какой-нибудь предмет свое холодное исследовательское внимание или привлекался к нему горячим родственным вниманием, – все равно; складывалась ли картинка на пленке фотокамеры или же на сетчатой оболочке моего глаза, – все равно: в том или другом случае снимок с предмета оставался в моем мозгу, как записки любителя зверей… По этим снимкам, действительным или мнимым, я писал потом дома картинки, как пишут для большой картины художники свои этюды. Но я не знал, что у меня получится большая картина, я писал картинки одну за другой просто по снимкам до тех пор, пока наконец не явился сюжет или повод с сильнейшим желанием соединить все написанные картинки в одном глубоком понимании всего материала. Тогда я бросил и даже как будто забыл все написанное и одним духом написал свою повесть „Женьшень“…» («Молодая гвардия», 1933, № 7, с. 50).

В материалах к повести «Жень-шень» хранится следующий рукописный набросок: «Есть бесчувственные люди, и я не о них говорю, а вот те, кто люди в том смысле, как Лувен даже воробьев понимает, вам, люди мои родные, все мое понятно, и мне теперь не стыдно вам все сказать о себе: легче слепцом с белым светом было расставаться, чем мне было кому-то уступить свое место без боя за свою подругу; часто слепой после утраты белого света начинает слышать глубокий внутренний мир и становится слепым музыкантом, но я ничем не мог заменить себе то мгновение, когда олень Хуа-лу расцвела в человека и скрылась…

Есть близкий человек у меня, он жил до революции в роскошном саду, и когда ему пришлось с ним расстаться, то было ему долго-долго так, будто настоящая жизнь была у него там в саду, а потом началась временно-призрачная. Так он сознавал себя и жил в большой нужде, часто голодный и оскорбленный, жил и работал. И однажды через много лет, осмотрев все сделанное, он вспомнил свою жизнь в саду, и эта настоящая, как казалось ему, основная жизнь, вдруг представилась призрачной и ничтожной, а вот эта борьба год за годом в тяжких условиях, оказалось, и была настоящая жизнь, и то дело, которое пришлось выполнять не как любителю в соловьином саду, а подневольному волу в тяжком ярме, – это дело дало и победу, и цвет, и смысл. Так тоже случилось со мной однажды, я как бы обернулся назад и увидел того себя (всего себя) до того мгновения, когда олень Хуа-лу расцвела в человека: мне так стыдно стало за того себя и даже не стояло вопроса о том, какая жизнь настоящая: та до встречи или эта в постоянной борьбе за правду твоего ежедневного трудного хлеба, за счастье в этом быть независимым и каждый новый день встречать, непременно проверяя вчерашний» (ЦГАЛИ).

Печатается по изданию: М. Пришв и н. Жень-шень. Корень жизни. Московское товарищество писателей, 1934.

…на щеке… – Щека – высокий отвесный склон ущелья.

…на обдуве… – «Обдув – это логовище оленей на хребте, где обдувает ветром и не бывает насекомых» (авторское примеч.).

Чумиза – злак, широко распространенный в странах Востока. Здесь – крупа или мука, изготовленная из этого растения.