Том 5

— Да, да, благодарю, я как-то об этом и не подумал, — смутившись, ответил Барсуков. — А может, лучше без нее, без сирени?

— Ну что вы! Как можно!

— И надо же было Варваре Тимофеевне свалиться с лестницы, — сказал Барсуков, когда они поднялись на второй этаж. — Как она сейчас себя чувствует?

— Теперь уже хорошо, поправляется. Скоро поставим ее на костыли. — Валентина замедлила шаги, давая понять, что ей надо сказать что-то более важное. — Вместе с Варварой лежит Клава Андронова. Так я прошу вас, не напоминайте ей ни о пожаре в ее доме, ни о Никите. Ей это больно…

— А что с Клавой?

— Сердце… Сейчас проводится всестороннее обследование. Как только оно будет завершено, мы сразу же пригласим из Степновска для консультации специалиста-кардиолога.

— А почему больные с такими несхожими заболеваниями лежат в одной палате? — спросил Барсуков. — Или не хватает мест?

— Ну что вы, больница у нас просторная, и мест хватает, — поспешила ответить Валентина. — Но дело в том, что если не считать родильное отделение, то у нас в больнице только две женщины: одна — в хирургическом, другая — в терапевтическом. Все остальные больные мужчины. Так вот, ни Варвара Тимофеевна, ни Клава не захотели лежать в отдельных палатах: им скучно, не с кем поговорить. Пришлось удовлетворить их просьбу. — Валентина остановилась, приоткрыла дверь. — Прошу сюда…

Обе женщины, принимая из рук Барсукова ветки сирени, смотрели на него так, словно бы не узнавали своего председателя, смущенные и растроганные. Что значит в жизни людей цветок! С виду обычный, ничем не примечательный, а сколько в нем таится тепла и ласки! Варвара положила сирень на темную, морщинистую щеку, улыбалась щербатым ртом и не знала, что сказать, а у Кланы повлажнели глаза, и она, часто мигая мокрыми ресницами, проговорила чуть слышно:

— Славная веточка… Спасибо вам, Михаил Тимофеевич.

— Спасибочко и от меня, — добавила Варвара.

— Ну как вы тут поживаете? — Барсуков уселся на стул, поправил вздувшийся на спине халат.

— Хорошо нам здесь, — ответила Клава. — На курорте!

— А лечение идет успешно?

— Помаленьку вылечиваемся… Видишь, нога дулом торчит, нацелила ее в потолок и лежу. — Варвара с мольбою во взгляде посмотрела на Валентину. — Доктор, Валентина Яковлевна, когда же вы отпустите меня с этой привязи?

— Теперь уже скоро, — ответила Валентина.

— Побыстрей бы, а то надоело лежать.

— Варвара Тимофеевна, удивляюсь, как могло приключиться с вами такое несчастье? — спросил Барсуков.

— Сама удивляюсь. Хотела протереть окна, взобралась на лестницу, оступилась — и готово, полетела.

— Хорошо ли вас кормят? — поинтересовался Барсуков. — Не голодны ли?

— Ну что ты, Тимофеич, питание санаторное, — ответила Варвара. — Дома так сытно не едим.

— Может, есть какие жалобы? — Барсуков поднялся и вопросительно посмотрел на Валентину. — На обслуживание и вообще…

— Имеется, Тимофеич, одна, можно сказать, разъединственная жалоба, — сказала Варвара.

— Какая?

— Лично я жалуюсь на свое подвешенное лежание. — Варвара улыбнулась и поспешила прикрыть щербину сиренью. — Без привычки, веришь, ох как же трудно изо дня в день пребывать в таком положении! Ни встать, ни сесть, ни повернуться, лежишь, аж тело немеет. А кому пожалуешься? Некому! Может, тебе, Валентина Яковлевна?

— Хорошо, завтра начнем пробовать ставить вас на костыли, — сказала Валентина. — Сумеете ходить на костылях?

— Я, доктор, баба упорная, я все сумею… А так лежать мне никак невозможно, измучилась. В жизни к чему приучилась? К беготне да к непоседливости. Весь день на работе, а вечером то спевка, то концерт…

— Наша Варвара Тимофеевна участвует в художественной самодеятельности, — пояснил Барсуков, обращаясь к Валентине. — Хористка!

— Тимофеич, а знаешь, за что меня уважают в самодеятельности?

— Ну, наверное, за старание.

— Не угадал. За басовитый мой голос, вот за что! Я могу дажеть потянуть по-мужски. — И Варвара вдруг запела: — «Степь да степь кругом»… Ну, как?

— Отлично! — сказал Барсуков. — А частушки поешь?

— Я? — удивилась Варвара. — Не-е-е… По частушкам у нас мастерицами являются две Раисы — Раиса Бондаренкова и Раиса Бондарева. Ну и голосистые бабочки! Тимофеич, да разве ты их не слышал?

— Как-то не довелось. А о чем поют частушки?

— Больше про любовь, а бывает и про текущие моменты.

— Что это за «текущие моменты»?

— Ну, разные недостатки, каковые имеются в станице.

— А про Казачий курень поют?

— Не-е-е… Что про него петь-то, про курень?

— А про меня?

— Ну и шутник же, Тимофеич! Как же можно! Про тебя надо петь не частушки, а песни протяжные, величальные, да чтоб всем хором.

— А вот мне говорили, что поют частушки и про курень, и про меня.

— Не верь, брехня! — Варвара задумалась. — А может, теперь и поют? В хоре я была давненько.

— Ну, милые женщины, поправляйтесь, не залеживайтесь.

— Постараемся, — сказала Варвара.

Барсуков опять поправил взбухший на плечах халат и направился к выходу. В это время Клава позвала Валентину и, приподнявшись, шепотом сказала:

— Валентина Яковлевна, попросите Ивана, пусть заглянет ко мне… Я ему что-то скажу.