Том 5

— Вот оно что с тобой приключилось, горишь весь, полыхаешь, — сказала женщина, и по голосу Никита узнал Гордеевну. — А я подходила к сарайчику, ведь уже полдень, а ты все спал. Ну, думаю, пусть отсыпается, Потом слышу — кричишь не своим голосом. — Она снова положила ладонь на его горячий лоб. — Захворал, не иначе — простудился в Кубани. Вот и пришла беда — отворяй ворота… Да ты не гляди на меня так жалобно. Зараз я попою тебя чайком, и тебе полегчает.

Чайник вскипел быстро, и пока заваривался чай, Гордеевна сбегала к соседке Марфушке. В прошлом медицинская сестра, фронтовичка, получившая на войне два ордена и шесть медалей, Марфушка любила рассказывать о своей фронтовой жизни, всякий раз начиная словами «Так вот как-то однажды на фронте»… Марфушка давно уже была на пенсии, однако связь с медициной не порывала, и в Подгорном все знали, что эта немолодая словоохотливая женщина всегда имела необходимые в житейском обиходе лекарства.

— Милая соседушка, выручи, — сказала Гордеевна, войдя в чисто убранную, с высокой кроватью в углу хату Марфушки. — Одолжи лекарства.

— Для кого просишь-то? — с виду строго, с пониманием дела, спросила Марфушка. — И от какого заболевания?

— Приехала ко мне племянница с хутора Хохрякова, — врала не краснея Гордеевна. — Так ее муженек Василий вчера сдуру полез в Кубань купаться. Искупался, а сегодня лежит, и такой у него в теле жар, такой жар, аж весь полыхает. Чем бы ему подсобить? Может, есть у тебя какое средство?

— У меня все имеется, только без осмотра больного не могу дать лекарства, — тем же строгим голосом сказала Марфушка. — Скажи своей племяннице, чтоб обратилась к врачу. Врач установит диагноз, скажет причину болезни и тогда…

— В Хохряковой есть фельдшер, да только он, как на беду, уехал в район, — говорила Гордеевна, что приходило на ум. — Марфушка, у тебя же всякое лекарство припасено. Спаси человека. А захворал он от ледяной воды, это точно.

— Так вот как-то однажды было на фронте. Помню, весной мы всей ротой вплавь перебрались через глубокую речку — это было под Житомиром, — начала свои воспоминания Марфушка. — Промокли до нитки, продрогли, как цуцики, а веришь, ни один солдат и насморком не заболел.

— Так то же была война. — И тут Гордеевна решила открыто польстить соседке: — Марфуша, ты же все одно что врач, ты все можешь. Ты же на войне не такие болезни излечивала. Выручи, прошу тебя.

— Мне и хирургом довелось быть, всего испытала… Хорошо, Гордеевна, для тебя сделаю.

Марфушка открыла висевший на стене шкафчик, на нем крупные белые буквы: «Аптека».

— Возьми вот эти две таблетки. Называются аспирин. Пусть твоя племянница сперва попоит больного чаем, хорошо бы с малиновым вареньем, а потом даст эту таблетку и потеплее укроет, — наказывала Марфушка. — За ночь он как следует пропотеет, и к утру спадет с него жар, потому как вместе с потом уйдет из него и хворь. Понятно тебе, Гордеевна?

— Как же не понять? Ты же так все доходчиво объясняешь, — обрадовалась Гордеевна. — Все будет сделано так, как ты наказала.

— Ежели одна таблетка не поможет, сказать, не вызовет потение, тогда на следующую ночь надо повторить все так, как я велела.

— Спасибо тебе, соседушка!

Таблетки были бережно завернуты в листок от женского отрывного календаря, и обрадованная Гордеевна поспешила вернуться в свою хату. Приоткрыла дверь в соседнюю комнату, убедилась, что дочка еще спала, и побежала в погреб. Там, на счастье Никиты, сохранилась поллитровая банка растертой с сахаром малины, еще пахнущей садом и такой свежей, точно бы ее только что сорвали с куста.

То и дело поглядывая на дверь, где спала Катя, Гордеевна торопилась все сделать до того, как дочь проснется. Взяла чайник с кипятком, заварку, эмалированную кружку — полагала, что из нее больному удобно будет пить чай; поставила все это в корзину, прикрыла свежеотглаженной рубашкой, прихватила свое одеяло и отправилась в сарайчик. И как только в открытую дверь хлынул свет, Никита так же, как и раньше, с большим усилием приподнял пухлые веки и, казалось, не видел, как Гордеевна подсела к нему, как она положила ладонь на его сухой лоб, и не слышал, как она нарочито весело спросила:

— Ну что, купальщик, еще живой?

Никита смотрел на нее и молчал.

— Не признаешь меня?

— Мамаша…

— Ну, слава богу, признал.

— Пить бы… воды.

— Зараз попьем чайку с малиной. И лекарства для тебя раздобыла, так что поправишься быстро. — Гордеевна подсунула руку под его тяжелую, горячую на затылке голову, помогла ему подняться, надела на него рубашку. — Вот так, в рубашке, будет лучше. — Она налила в кружку чая и тут же подумала, что две таблетки помогут лучше, нежели одна, и сказала: — Проглоти эти таблетки и пей чай с малиной. Да выпей поболее. Кружки три осилишь, а? Да не спеши, не обжигайся. Почаевничаешь как следует, а после этого укрою тебя теплым одеялом. И ты должен уснуть, доктор так велел, — добавила она для пущей убедительности. — Хорошенько, как в парной, изойдешь потом, и болезни твоей конец. Ну что ты все молчишь? Или оглох? Хоть скажи, что у тебя болит? Голова или в груди?