Том 5

— А я про дело говорю, капитан. Отец, стало быть, решил воротиться в Бостон. После того боя «Леди Нипеан» уже мало на что годилась. Ее оценили в тысячу двести фунтов, а Почтовое управление уступило ее нам за тысячу сто вместе с пушками, да ремонт стоил фунтов полтораста; счета вон там, в шкафу, сами поглядите. У отца было отложено фунтов пятьсот или малость побольше.

Капитан Секкомб снял ноги со стола, весь подался вперед и даже приподнялся со стула.

— Как?! Вы ее купили?!

— Про то я вам и говорю, сэр! Оно, конечно, отец растолковал бы все куда лучше. Он поведал все господу, а потом и нам всем. Уж больно он маялся, что не сдержал слова. Тут встает моя сестра Сусанна и говорит: «Я так думаю, муженек мой посолидней всех вас, у нас с ним и ферма своя; да ведь и ферму можно продать, а для людей богобоязненных всюду найдется кров. Мы не можем доставить им американских военнопленных, зато можем сами отправиться в Бостон. Поглядела я на этих пленных американцев и так вам скажу: коммодор Роджерс только обрадуется, коли получит нас заместо них. А уж что он с нами сделает — на то воля божья». Вот как она сказала, сэр. Оно, конечно, мы про это никому ни слова, а говорили, будто идем в Канаду, всей семьей туда переселяемся. А вон того джентльмена подобрали по пути, за Фалмутом, он, небось, вам уже и сам сказал.

Капитан Секкомб уставился на меня, а я на него. Рубен Коленсо все вертел в руках свою шапчонку.

Наконец американец перевел дух и присвистнул.

— Придется повернуть обратно в Бостон и все там доложить, хотя и дороговато это мне встанет. Такое дело решать не кому другому, как коммодору Бейнбриджу. Садитесь, мистер Коленсо.

— Дозвольте, сэр, я выйду на палубу погляжу на отца, покуда меня не заковали в кандалы, — просто сказал пленник. — Это ведь недолго.

— Конечно, сэр сделайте милость. И попросите за меня прощения у дам, я скоро приду. Я тоже хочу отдать вашему отцу последний долг.

И когда Рубен вышел за дверь, капитан Секкомб задумчиво прибавил:

— По-моему, он рассказал чистейшую правду.

И через пять минут, когда мы стояли на шканцах подле мертвеца, он повторил это слово:

— Чистейшей души был человек, сэр, или уж я ничего не смыслю.

Прав ли он, нет ли, — это решать крючкотворам. Я же в своих странствиях по белу свету постиг одну истину: в человеке всегда более величия, нежели в правительстве; подчас он и мудрее и уж всегда честнее. Не приведи меня бог когда-либо решать такую задачу, какая стояла перед старым капитаном пакетбота и под конец стоила ему жизни! Ему пришлось выбирать меж преданностью королю и собственной совестью, и может статься, он совершил ошибку. Но я верю, он всеми силами старался сделать правильный выбор и, поняв, что решение короля позорно, не унизился до такой сделки с совестью. Попав в подобное положение, человек может даже изменить своему отечеству, дабы не уронить его же честь. В надежде, что так оно и было, мы предали тело капитана Коленсо волнам вместе с флагом, который он спустил с нок-реи и который уже сослужил свою службу, правую или неправую.

Два дня спустя мы бросили якорь в огромной бостонской гавани, и капитан Секкомб отправился со своими пленниками и с докладом о случившемся к коммодору Бейнбриджу, а тот задержал всю команду у себя до той поры, покуда не снесется с коммодором Роджерсом. Спустя еще несколько недель их всех отослали в Ньюпорт, на Род-Айленд на допрос к Роджерсу, а потом к чести молодой республики, освободили, заручившись единственно их словом; но воротились они после войны в Англию или остались в Америке, приняв ее гражданство, — этого я не знаю. Ко мне судьба оказалась благосклоннее. Коммодор разрешил капитану Секкомбу оставить меня у себя, покуда французский консул не разберется в моем деле, а консул не почел нужным торопиться, и добрых два месяца я гостил в доме капитана. Здесь я познакомился с мисс Амелией Секкомб, весьма достойной молодой особой, которая, как выразился ее любящий папенька, «недурно выучилась по-французски и рада будет обменяться с вами мнениями на вашем родном языке». Но мы с мисс Секкомб недолго изъяснялись по-французски: заметив в ней склонность перейти на куда более пылкий язык взглядов, я взял быка за рога, поведал ей тайну моего сердца и принялся восхвалять Флору. Благородная девушка не пожелала играть в моей одиссее роль влюбленной Навсикаи; она не обиделась, нет, напротив того, сама с жаром принялась помогать мне и так уговаривала отца и все консульство, что второго февраля тысяча восемьсот четырнадцатого года я уже махал ей на прощание рукою с палубы барка «Шоу мат», взявшего курс из Бостона в Бордо.

ГЛАВА XXXV В ПАРИЖЕ АЛЕН ВЫКЛАДЫВАЕТ СВОЙ ПОСЛЕДНИЙ КОЗЫРЬ

Десятого марта на закате «Шоумат» миновал форт Пуэнт де Грав и вошел в устье Жиронды, а на другое утро в одиннадцать часов бросил якорь чуть ниже Бле под пушками «Регулуса».