Том 5

— О, я весьма тщательно выбирал выражения, — отвечал он. — За каким занятием я застал вас, сэр, когда пришел объявить о сей катастрофе? Вы, точно неразумное дитя, сидели на ковре и играли со своим слугой, не так ли? И весь пол был усыпан золотом и кредитными билетами. Хороша картинка, нечего сказать! Ваше счастье, что вошел я. А ведь с таким же успехом вместо меня мог войти кто угодно — хотя бы, скажем, ваш кузен.

— Мне нечего вам возразить, сэр, — признался я. — Я пренебрег всеми предосторожностями, и вы вправе негодовать. À propos, мистер Роумен, как вы-то сами оказались в этом доме и давно ли вы здесь? — прибавил я, задним числом удивившись, что не слышал, как он подъехал.

— Я приехал в карете, запряженной парой лошадей, — отвечал он, — Любой мог бы меня услышать. Но вы, я полагаю, не прислушивались? Вы были веселы и беззаботны, несмотря на то, что находитесь в доме своего заклятого врага и к тому же вам грозит смертная казнь! Я здесь уже достаточно давно и успел уладить ваши дела. Да-да, я сделал это, бог мне судья, сделал, даже не спросив объяснений по поводу сей заметки. Завещание подготовлено было раньше, теперь оно подписано, и ваш дядя ничего не знает о вашем последнем художестве. Вы спросите, почему? Да потому, что я не желал тревожить его на смертном одре; могло оказаться, что обвинение ложное, а кроме того, по мне уж лучше убийца, нежели шпион.

Да, спору нет, поверенный был на моей стороне, однако столь же бесспорно, что дурное расположение духа и тревога за исход всего предприятия побуждали его выражаться весьма неделикатно.

— Быть может, вам покажется, что я излишне чувствителен, — заговорил я, — но вы употребили одно слово...

— Я употребляю слова, которые точно определяют суть дела, сэр! — воскликнул он, хлопнув ладонью по газете. — Вот тут все написано черным по белому. И напрасно вы так спокойны: суда ведь еще не было и вас еще не оправдали. Это — скверное дело, оно дурно пахнет. Сейчас все это весьма некстати. Я отдал бы на отсечение собственную руку... вернее сказать, я выложил бы сотню фунтов, лишь бы не иметь к этому никакого касательства. Но при том, как все сложилось, нам надо действовать немедля. Выбора нет. Вам следует немедля покинуть Англию и отправиться во Францию, или в Голландию, или хоть на Мадагаскар.

— Я хотел бы сказать два слова.

— Ни единого звука, — возразил он. — Тут не о чем спорить. Все ясно как божий день. Вы умудрились поставить себя в такое чудовищное положение, что следует надеяться единственно на отсрочку разбирательства. Возможно, придет время, когда дело примет другой оборот. Но не сейчас, сейчас вам грозит виселица.

— Вы сильно заблуждаетесь, мистер Роумен, — сказал я. — Я вовсе не стремлюсь на скамью подсудимых. Напротив того, я не менее вас желаю отложить свое первое там появление. С другой стороны, я вовсе не намерен покинуть Англию: она чрезвычайно пришлась мне по вкусу. Я малый не промах, у меня хорошо подвешен язык, вполне приличный выговор, и благодаря дядюшкиному великодушию карманы полны денег. При столь удачном стечении обстоятельств странно было бы, ежели бы мистер Сент-Ив не обрел где-нибудь тихого пристанища, покуда власти тешат себя поисками Шандивера. Вы забываете, ничто не связует эти две личности.

— А вы забываете о своем кузене, — возразил Роумен. — Вот вам и связующее звено. Вот вам и ключ к загадке. Он-то знает, что Шандивер — это вы. — Роумен приставил ладонь к уху, словно прислушиваясь, и тут же воскликнул: — Пари держу, вот и он сам!

Со стороны подъездной аллеи донесся своеобразный звук — словно портной кинул штуку материи на стол и отрывает от нее кусок: то мчалась к дому карета четвериком. Слегка раздвинув шторы, мы увидели на пологом склоне холма огни фонарей, с каждым мгновением они становились все ярче.

— Да-а, — молвил Роумен, протирая стекло, чтобы лучше видеть. — Да-а, так гнать лошадей может только он, больше некому! Сыплет деньгами, дурак набитый! Швыряет золото каждому встречному и поперечному, лишь бы поскорей поспеть, а куда? В долговую яму, вот куда, а то и похуже — в уголовную тюрьму!

— Так вот он каков?! — спросил я, вглядываясь в фонари кареты, словно они могли открыть мне, что за человек мой кузен.