Том 5

— Мы поужинаем в другом месте, несносное вы создание! — воскликнул я, готовый смеяться и плакать. — Ну-с, пора положить этому конец! Я желаю снять у вас квартиру — и все тут, и поставлю на своем. Не желаете назначать цену? Отлично, обойдемся без этого! Я вам доверяю! Нет, не умеете вы разглядеть хорошего квартиранта, зато уж я-то сразу вижу хорошую хозяйку! Роули, распаковывай саквояжи!

Будут ли мои слова оценены по заслугам?.. Эта сумасшедшая принялась выговаривать мне за мое неблагоразумие! Но битва была уже выиграна, то звучали ее последние залпы, и скорее не враждебные, а приветственные. В конце концов хозяйка соизволила назвать цену — вполне умеренную, — и мы с Роули пустились на поиски ужина. Однако же на все эти переговоры ушло немало времени, солнце уже село, на улицах засветились тусклые фонари, и на соседней Лит-роуд уже слышалась колотушка сторожа. Когда меня впервые привезли в Эдинбург, я приметил неподалеку отсюда, за городской регистратурой, закусочную. Туда-то мы и направили свои стопы и в одиночестве уселись за столик, собираясь насладиться поздним обедом. Но едва мы успели его заказать, как дверь отворилась и пропустила рослого молодого человека; он огляделся и несколько нетвердой походкой подошел к нашему столику.

— Желаю вам доброго вечера, почтенные и высокочтимые сеньоры! — сказал он. — Позволено ли будет страннику, вернее паломнику... одним словом, паломнику, взыскующему любви... ненадолго бросить якорь в вашей гавани? Признаюсь не стыдясь, мне глубоко отвратителен обычай, достойный зверя, — поглощать пищу в одиночестве.

— Добро пожаловать, сэр, — отвечал я. — Если только я могу взять на себя роль хозяина в публичном месте.

Мои слова его несколько ошеломили, и, садясь, он устремил на меня туманный и пристальный взгляд.

— Вижу, сэр, вы не чужды образования! Что будем пить, сэр?

Я отвечал, что заказал черного пива.

— Напиток скромен... Но неплохо утоляет жажду, — заметил он. — Что ж, почему бы и мне не обратиться к сему скромному напитку. Я бы не сказал, что нахожусь сейчас в добром здравии. Усердные занятия воспалили мой мозг, а не менее усердные хождения утомили мои... Н-да, пожалуй, более всего утомили мой взор!

— Осмелюсь спросить, далеко ли вы ходили? — поинтересовался я.

— Не столь далеко, как много, — отвечал он. — По городу, сэр... в котором вы, мне кажется, человек чужой? За ваше доброе здоровье, сэр, и за наше дальнейшее знакомство! Так вот, есть в сем граде Данидине[55] несколько улиц, которые заставляют с величайшей похвалой вспоминать его создателя и трактирщиков: через каждую сотню шагов стоит Его Величество питейное заведение, так что натурам созерцательным не надобно брести на край света, ежели им придет охота освежиться. Вот я и спешил в этот благословенный квартал — благословенный природой и искусством. Несколько избранных друзей, все приверженцы уединения, любители острого словца и доброго вина, почтили меня своим обществом. «По безучастной и уединенной Реджистер-стрит шел наш нелегкий путь», сэр.

— То-то, когда вы вошли, мне вроде как в нос ударило... — начал я.

— Чего уж там, не церемоньтесь! — прервал он. — Разумеется, вам в нос ударило! И, признаться, мне чертовски повезло, что я сам не ударился. Когда я вошел, я весь так и сиял «обилием и великолепием недавних возлияний», как выразился однажды Грей. Могучий бард! А человек жеманный, весь свой век избегал женского пола и вина, не мужчина, сэр, нет, не мужчина! Прошу прощения, что причиняю вам столько беспокойства, но куда, к дьяволу, я подевал свою вилку? Крайне вам признателен. Сижу и ем я в лондонском тумане, сэр. Надо бы привести с собой мальчишку-факельщика, и я непременно привел бы, не будь это племя таким грязным. Я надумал основать Благотворительное Общество мытья достойных бедняков и бритья солдат. Рад отметить, что, хоть выправка ваша и смахивает на военную, вы отлично выбриты. В моем реестре добродетелей бритье идет вслед за умением выпить. Настоящий джентльмен может быть пошлым негодяем, без гроша в кармане, но он всегда будет чисто выбрит. Взять хоть меня — вообразите, что я поднялся ни свет ни заря, ну, скажем, за четверть часа до полудня! Первым делом, даже не помыслив о добродетельном, но никуда не годном пиве или о пользительной, но безвкусной содовой воде, я тут же нетвердою рукой хватаюсь за смертоносную бритву; я скольжу по краю вечности. Мысль эта меня бодрит! Быть может, прольется кровь, но раны мои не смертельны. Щетины как не бывало, и я выхожу из своей спальни спокойный и торжествующий. Воспользовавшись избитым выражением, скажу: мне теперь сам черт не брат. Я тоже пренебрег опасностью, быть может, пролил кровь в сражении с грозным противником — прибором для бритья.