Том 5

Я толкнул дверь и вошел. Слева бар, он еще не открылся, справа крохотный зальчик, пропахший табачным дымом. Возле лестницы табличка гласила: «Контора». Контора находилась за плотно запертой стеклянной дверью, над которой была приколота кнопкой карточка: «Нажмите звонок». В баре царило безлюдье, обычное для этого времени дня. На полке у стеклянной двери конторы стояла потрепанная книга регистрации постояльцев. Я открыл ее и от нечего делать перелистал. Останавливались здесь редко. Было всего пять-шесть записей, люди жили не дольше недели, иногда заезжали просто переночевать. Я просмотрел фамилии, занесенные в книгу.

Никто так и не вышел ко мне. Захлопнув книгу, я покинул гостиницу, глубоко вдохнул свежий сыроватый воздух осеннего дня и зашагал по дороге.

Совпадение ли, что кто-то по имени Сэндфорд и еще кто-то по имени Паркинсон останавливались в этой гостинице в прошлом году? Обе фамилии у Корригана в списке. Да, но ведь они встречаются нередко. Кроме того, я нашел в книге и еще одно имя – Мартин Дигби. Если это тот Мартин Дигби, которого я знаю, то он – внучатый племянник моей крестной, тетушки Мин, леди Хескет-Дюбуа.

Я брел сам не ведая куда. Мне хотелось с кем-то поговорить. С Джимом Корриганом. Или с Дэвидом Ардингли. Или с Гермией – она такая разумная. Я был один на один со своими путаными мыслями. По сути дела, хотелось, чтобы меня разубедили в моих смутных подозрениях.

Я проблуждал еще с час по грязным тропинкам и набрел наконец на дом викария. Заросшая, запущенная аллея вывела меня к парадной двери с заржавленным колокольчиком, за который я решительно дернул.

2

– Он давно не звонит, – сообщила миссис Дейн-Колтроп, которая внезапно появилась в дверях, словно джинн из бутылки.

Я, собственно, так и полагал.

– Чинили дважды, – продолжала миссис Дейн-Колтроп. – Но он вскоре ломается опять. Поэтому я всегда начеку. Вдруг что-то важное. У вас, видно, что-то важное?

– Ну... в общем... да, то есть для меня это важно.

– Оно и заметно. Да, дело совсем плохо, – добавила она, посмотрев на меня внимательно. – Вам что-нибудь нужно? Хотите видеть моего мужа?

– Я... я и сам не знаю.

Я действительно хотел видеть викария, но сейчас вдруг меня по непонятной причине охватило сомнение. Миссис Дейн-Колтроп тут же объяснила, в чем дело.

– Мой муж – прекрасный человек, – сказала она. – Помимо того, что он викарий. Из-за этого подчас возникают сложности. Хорошие люди не разбираются в корнях зла. – Она помолчала, а потом деловито предложила: – Наверное, лучше, если свои заботы вы поведаете мне.

– Корни зла больше по вашей части? – усмехнулся я.

– Именно. В церковном приходе необходимо знать все... ну, в общем, о том дурном, греховном, что происходит в повседневной жизни.

– Разве грехи не в ведении викария? Как говорится, его прямое занятие.

– Прощать грехи, – поправила она меня. – Он может дать отпущение. Я – нет, но могу разобраться, каков грех, чем он вызван, – весело объяснила миссис Дейн-Колтроп. – Когда известно, в чем дело, легче предотвратить вред, грозящий другим. Человеку, естественно, не поможешь как надо. Мне такое не дано. Помогает лишь бог. Один господь способен вызвать раскаяние, как вы знаете. Теперь это мало кому известно.

– Мне не под силу с вами тягаться по части столь точных сведений, – сказал я, – но хотелось бы отвести кое от кого угрозу.

Она бросила на меня быстрый взгляд:

– Ах вот оно что! Заходите-ка, и потолкуем в тиши и покое.

Гостиная была большая, бедно обставленная; окна затенены огромными кустами, которые, наверное, никому не под силу подстричь. Темновато, но почему-то вовсе не мрачно. Наоборот, покойно и удобно, старомодный уют. Большие, с потертой обивкой кресла словно хранят память о тех, кто сиживал в них, приходя за помощью или советом. Мерно тикают громоздкие каминные часы. Здесь всегда найдут время для доверительной беседы, здесь можно отдохнуть от забот ясного дня, что блистает за окном.

Наверное, тут, думал я, девушки с испуганными глазами, пролив немало слез, когда им стало ясно, что предстоит быть матерью, делились с миссис Дейн-Колтроп своей тайной. И получали дельные советы, хоть подчас и не в духе общепринятых правил поведения. Разгневанные родственники жаловались на обидчиков – своих родственников и свойственников. Матери объясняли, что Боб – мальчик вовсе не плохой, просто чересчур резвый и веселый, отправлять его в школу для трудных подростков просто ни к чему. Мужья и жены откровенничали о супружеских невзгодах.

И здесь же я, Марк Истербрук, историк, писатель, мирской человек, гляжу в лицо седовласой, много перенесшей на своем веку женщине и готов поделиться, ничего не тая, своими опасениями.

– Я к вам прямо от Тирзы Грей.

Моей собеседнице не нужны были объяснения. Она сразу поняла суть дела.