Том 5. 1967-1968

На другое утро, едва проснувшись, я тотчас почувствовал, как все горько и безнадежно. Эдик в одних трусах сидел за столом, подперев руками взлохмаченную голову, а перед ним, на листе газеты, поблескивали детали разобранного до винтика реморализатора. Сразу было видно, что Эдику тоже гадко и безнадежно.

Отшвырнув одеяло, я спустил ноги на пол, вытащил из кармана куртки сигарету и закурил. В других обстоятельствах этот нездоровый поступок вызвал бы немедленную и однозначную реакцию Эдика, не терпевшего расхлябанности и загрязненного воздуха. В других обстоятельствах я и сам бы не решился курить натощак при Эдике. Но сегодня нам было все равно. Мы были разгромлены, мы висели над пропастью.

Во-первых, мы не выспались. Это первое, как выразился бы Модест Матвеевич. До трех часов ночи мы угрюмо ворочались в постелях, подводя горькие итоги, открывали окна, закрывали окна, пили воду, а я даже кусал подушку.

Мало того, что мы оказались бессильны перед этими канализаторами. Это было бы еще ничего. В конце концов, нас никто никогда не учил, как с ними обращаться. Были мы еще жидковаты, да и зеленоваты, пожалуй.

Мало того, что все надежды получить хотя бы наш Черный Ящик и нашего Говоруна развеялись в дым после вчерашней исторической беседы у подъезда гостиницы. В конце концов, противник обладал таким мощным оружием, как Большая Круглая Печать, и нам нечего было ей противопоставить.

Но речь теперь шла о всей нашей дальнейшей судьбе.

Исторический разговор у подъезда происходил примерно так. Едва я подогнал запыленную машину к гостинице, как на крыльце возник из ничего непривычно суровый Эдик.

_Эдик_. Простите, Лавр Федотович, не можете ли вы уделить мне несколько минут?

_Лавр_ _Федотович_ (сопит, облизывает комариные волдыри на руке, ждет, пока ему откроют дверцу машины).

_Хлебовводов_ (сварливо). Прием окончен.

_Эдик_ (сдвигая брови). Я хотел выяснить, когда будут исполнены наши заявки.

_Лавр_ _Федотович_ (Фарфуркису). Пиво — это от слова «пить».

_Хлебовводов_ (ревниво). Точно так! Народ любит пиво.

_Все_ (лезут из машины).

_Комендант_ (Эдику). Да вы не волнуйтесь, в следующем же году рассмотрим ваши заявочки...

_Эдик_ (внезапно осатанев). Я требую прекратить волокиту! (Встает в дверях, мешая пройти.)

_Лавр_ _Федотович_. Грррм... Затруднение? Товарищ Хлебовводов, устраните.

_Эдик_ (зарываясь). Я требую немедленного удовлетворения наших заявок!

_Я_ (уныло). Да брось ты, безнадюга все это...

_Комендант_ (испуганно). Христом-богом... Пресвятой богородицей Тьмускорпионской... Молю...

Безобразная сцена. _Хлебовводов,_ остановленный _Эдиком,_ измеряет его взглядом с головы до ног. _Эдик_ поспешно сбрасывает излишки ярости в виде маленьких шаровых молний. Вокруг собираются _Любознательные_. Возглас из открытого окна: «Дай ему! Чего смотришь! По луковке!» _Фарфуркис_ что-то торопливо шепчет _Лавру_ _Федотовичу_.

_Лавр_ _Федотович._ Грррм... Есть мнение, что нам надлежит решительнее продвигать нашу талантливую молодежь. Предлагается: товарища Привалова утвердить в должности шофера при Тройке, а товарища Амперяна назначить врио товарища заболевшего Выбегаллы с выплатой ему разницы в окладе. Товарищ Фарфуркис, подготовьте проект приказа. Копию — вниз. (Идет на Эдика.)

Врожденная вежливость _Эдика_ берет верх над всем прочим. Он уступает дорогу и даже открывает дверь перед пожилым человеком.

_Я_ (ошеломлен, плохо вижу и плохо слышу).

_Комендант_ (радостно пожимая мне руку). С повышением вас, товарищ Привалов! Вот все и уладилось...

_Лавр_ _Федотович_ (задержавшись в дверях). Товарищ Зубо!

_Комендант_. Слушаю!

_Лавр_ _Федотович_ (шутит). Была вам, товарищ Зубо, сегодня баня, так сходите вы теперь сегодня в баню!

Жуткий хохот удаляющейся Тройки.

ЗАНАВЕС

Вспомнив эту сцену, вспомнив, что отныне и надолго мне суждено быть шофером при Тройке, я раздавил окурок и прохрипел:

— Надо удирать.

— Нельзя, — сказал Эдик. — Позор.

— А оставаться — не позор?

— Позор, — согласился Эдик, — но мы — разведчики. Нас никто пока не освобождал от наших обязанностей. Надо стерпеть нестерпимое. Надо, Саша! Надо умыться, одеться и идти на заседание.

Я застонал, но не нашел, что возразить.

Мы умылись и оделись. Мы даже позавтракали. Мы вышли в город, где все люди были заняты полезным, нужным делом. Мы угрюмо молчали, мы были жалки.

У входа в Колонию на меня вдруг напал из-за угла старикашка Эдельвейс. Эдик выхватил рубль, но это не произвело обычного действия. Материальные блага старикашку более не интересовали, он жаждал благ духовных. Он требовал, чтобы я включился в качестве руководителя в работу по усовершенствованию его эвристического агрегата и для начала составил бы развернутый план такой работы, рассчитанный на время его, старикашки, учебы в аспирантуре.