Том 5

Далее в дельте реки пульсируют крупные артерии города, на них всю ночь напролет клубы пара пыхтящих пароходов и стук поршней двигателей, заставляющих течь живые струи, там люди крутятся, словно дьяволы, в красном отсвете пылающих печей, там храпящие паровозы ползут вперед и возвращаются назад, волоча за собой многие мили тяжелые грузовые вагоны, а зажженные фонари танцуют и кружат среди этого хитросплетения железнодорожных путей и маневрирующих поездов, словно большие эксцентричные искры от костра.

Всегда можно увидеть нескольких человек, взгромоздившихся на высокие табуретки перед стойкой, где всю ночь подают посетителю ланч. Большей частью, это — те же члены ночной рабочей силы, телеграфисты, ночные клерки, железнодорожники, мальчишки-рассыльные, вагоновожатые, репортеры, извозчики, печатники и стражи порядка, которые заходят сюда, чтобы выпить чашку кофе или съесть бутерброд.

Ночной клерк в аптеке лучше других видит, насколько печальна, насколько плоха наша жизнь. Посетители приходят в любое время ночи. Один человек в расхристанной одежде с беспокойными манерами здесь частый гость. У него есть рецепт от доктора для больного из его семьи и он считает просто божественным благословением, что нашел открытую в такой поздний час аптеку. Клерк готов составить по рецепту нужное лекарство, теперь человеку не придется дергать с полчаса за веревку колокольчика у двери, чтобы разбудить заснувшего аптекаря или вообще ничего не дождаться, так как тот давно ушел домой.

Люди, которые, как кажется, уже на краю отчаяния, приходят за ядом, большей частью за морфием. Иногда утратившая всякую надежду, измученная женщина с большими глазами, в которых погасла надежда по прихоти безжалостной судьбы, кое-как вползает в дверь аптеки, чтобы попросить у аптекаря что-нибудь, что может прекратить ее боли навечно. Часто в самый непроглядный час, который, как говорят, наступает до зари, в аптеку торопливо входит мужчина, покупает несколько фунтов размельченного мела, неслышно выскальзывает из двери и увозит свою тележку с двумя большими блестящими банками чистого жирного молока сорта «Джерси».

В лазаретах и больницах нянечки и сестры милосердия с добрыми, сердечными лицами склоняются над кроватями страдальцев в течение всей нагоняющей усталость ночи и приносят не одному страдающему сердцу, как и измученному болями телу, утешение и надежду. Врачи тоже немало чего видят из темной, ночной стороны жизни. Они на ногах и днем и ночью, телефонный звонок поднимает их с постели в любой час: мелькнул острый нож в драке — вызывают врача, если леди чувствует, как у нее нервно колотится сердце, — за ним немедленно отправляют экипаж и он должен на нем приехать к пациентке, чтобы пощупать ее пульс в разгар ночи.

Часто ему приходится наблюдать за страдающей женой или ребенком, в то время как их муж или отец веселится в дурной компании.

* * *

На ящике из-под модной одежды сидит бродяга, болтая ногами. Два часа ночи, он жует щепку и бросает косые взгляды на полицейского, стоящего на другом углу. Что же он тут делает? Да ничего.

Если ли у него надежды, страхи, свои вкусы, амбиции, испытывает ли он ненависть, чувствует ли любовь, имеет ли какие-то желания? Если и имеет, то очень мало. Может, его философия и есть истинная?

Джон Дэвидсон так рассказывает о таком человеке в своей поэме:

Поэма Джона Дэвидсона

По грязным улицам слоняюсь я
Все дни, и ночь я снова там,
Урывками лишь тяжкий сон сваливает меня,
И будит по утрам зари чуть слышный гам.

В лохмотьях я брожу всегда,
И тело голое видно через них,
На голове лишь клок волос, клочкастая борода.
И взгляд моих неясных глаз давным-давно поник.

Не знаю я ни ремесла, искусство чуждо мне,
Надежда, страх, мечты мои — все минуло давно,
Но я, ничтожный человек, не покорюсь Судьбе!
Мой выбор сделан — теперь мне все равно.

Дышу я ровно, равнодушен и к смерти, и к болям,
А дух мой тверже все становится к утру,
Прислушиваюсь я к Неба голосам
И каждый день лишь милостыни жду.[40]

Его состояние, пожалуй, очень близко к нирване. Теннисон затронул другую струну, и то, о чем он говорит в своих стихах, большинство людей рано или поздно почувствует:

Не желать ничего и ничем не восхищаться,
Пусть этому научится человек,
Это куда важнее, чем разгуливать, подобно султану,
В старом благоухающем саду.