Читаем Том 5. Багровый остров полностью


Раздается нетеатральный пушечный залп с бронепоезда. Он настолько тяжел, этот залп, что звука не слышно, но электричество мгновенно гаснет в зале станции и обледенелые окна обрушиваются. Обнажая перрон. Залп вымел с него людей. Видны голубоватые электрические луны. Под одной из них на железном столбе висит длинный черный мешок, под ним доска, на ней надпись: «Вестовой Крапилин — большевик». Хлудов один в полутьме смотрит на Крапилина.


Я болен, болен, только не знаю, чем.


Олька в полутьме появилось, выпущенная в суматохе, тащится в валенках по залу.


Начальник (в полутьме ищет и сонно бормочет). Дура, дура Николаевна! Олька-то, Олька-то где же? (Выкрадывается на сцену). Олечка, Оля! Куда же ты, дурочка, куда же ты? (Схватывает Ольку на руки.) Иди на ручки, на руки к папе, а туда не смотри… (Счастлив, что незамечен, проваливается во тьму.)


Конец второго действия

Действие третье

СОН ТРЕТИЙ

…Игла освещает путь Голубкова.


Грустное освещение. Вроде сумерек в начале ноября. Возникает кабинет контрразведки в Севастополе. Одно окно на улицу, уютный письменный стол, шелковый диван, в углу сложены кипами большевистские газеты.


Гаджубаев(у черной портьеры). Иди сюда!


Голубков входит, в пальто, в руках шапка. Бледен.


Тихий(сидит за письменным столом, в штатском платье). Садитесь, пожалуйста.

Голубков(тихо). Благодарю вас. (Садится на стул перед столом.)

Тихий. Вы, по-видимому, интеллигентный человек?


Голубков робко кашлянул.


И я уверен, вы понимаете, насколько нам, а следовательно, и правительству важно знать правду. О контрразведке распространяются глупые и гадкие слухи. На самом же деле это учреждение исполняет труднейшую и совершенно чистую обязанность охраны государственной власти. Согласны ли вы с этим?

Голубков. Я еще не…

Тихий. Вы боитесь меня?

Голубков(подумав). Да.

Тихий(мягко). Но почему же? Разве вам причинили какое-нибудь зло, пока вас везли сюда в Севастополь?

Голубков. О нет, нет, этого я не могу сказать!

Тихий. Так в чем же дело? Позвольте вам предложить папиросу. Курите?

Голубков. Благодарю вас. (Закуривает, волнуясь.) Умоляю вас, скажите, что с ней?

Тихий. Кто вас интересует?

Голубков. Она, она… Серафима Владимировна, арестованная вместе со мною. Клянусь, это же просто нелепо, поймите. У нее припадок был, это же смешно, вы интеллигентный человек!

Тихий. Вы волнуетесь. Курите, успокойтесь. О ней я вам скажу несколько позже. (Курит.) Эх, русские интеллигенты! Если бы вы пожелали осмыслить все, что происходит, мы бы, вероятно, не сидели здесь с вами в этих гнусных стенах в Севастополе. Очень возможно, что мы были с вами в Петербурге, вспоминали бы наш университет! Ведь я сам в нем учился. (Меняет тон внезапно, лицо его вспыхивает.) Мерзавец, перед кем сидишь? С папироской. (Ударяет по папиросе Голубкова, и та падает звездой.) Встать смирно, руки по швам!

Голубков(в ужасе). Боже мой!

Тихий. Слушай, падаль, как твоя настоящая фамилия?

Голубков. Я поражен… Моя настоящая фамилия — Голубков.


Тихий вынимает револьвер, целится в Голубкова. Голубков закрывает лицо руками.


Тихий. Тебе еще никогда не делали маникюра в контрразведке? Нет? Ну, а я тебе сделаю. У нас есть специальная игла, мы ее нагреваем, и ею я тебе вычищу ногти. Понимаешь ли ты, что ты в моих руках? Никто тебе не придет на помощь! Понял?

Голубков. Понял.

Тихий. Итак, условимся. Ты будешь говорить чистую правду. При первой же лжи я тебя буду пытать. Контрразведка знает все, от нее нет тайн.

Голубков. Клянусь…

Тихий. Молчать! Отвечать только на вопросы!

Голубков. Да.

Перейти на страницу:

Все книги серии Булгаков М.А. Собрание сочинений в 10 томах

Похожие книги

The Tanners
The Tanners

"The Tanners is a contender for Funniest Book of the Year." — The Village VoiceThe Tanners, Robert Walser's amazing 1907 novel of twenty chapters, is now presented in English for the very first time, by the award-winning translator Susan Bernofsky. Three brothers and a sister comprise the Tanner family — Simon, Kaspar, Klaus, and Hedwig: their wanderings, meetings, separations, quarrels, romances, employment and lack of employment over the course of a year or two are the threads from which Walser weaves his airy, strange and brightly gorgeous fabric. "Walser's lightness is lighter than light," as Tom Whalen said in Bookforum: "buoyant up to and beyond belief, terrifyingly light."Robert Walser — admired greatly by Kafka, Musil, and Walter Benjamin — is a radiantly original author. He has been acclaimed "unforgettable, heart-rending" (J.M. Coetzee), "a bewitched genius" (Newsweek), and "a major, truly wonderful, heart-breaking writer" (Susan Sontag). Considering Walser's "perfect and serene oddity," Michael Hofmann in The London Review of Books remarked on the "Buster Keaton-like indomitably sad cheerfulness [that is] most hilariously disturbing." The Los Angeles Times called him "the dreamy confectionary snowflake of German language fiction. He also might be the single most underrated writer of the 20th century….The gait of his language is quieter than a kitten's.""A clairvoyant of the small" W. G. Sebald calls Robert Walser, one of his favorite writers in the world, in his acutely beautiful, personal, and long introduction, studded with his signature use of photographs.

Роберт Отто Вальзер

Классическая проза