Том 5. Бегущая по волнам. Рассказы 1923-1929

Он был разгорячен, заверчен своим бешеным путешествием, а потому думал о неизбежном преследовании лишь сквозь видение дома, дверь которого торопился открыть еще больше, чем полчаса назад, так как услышал первый гудок парохода. Когда он наконец открыл дверь, навстречу ему вышла суровая старуха и, наклонив голову, взглянула поверх стекол.

Она узнала его. Всякое ненавистное явление наполняло ее строгим молчанием. Ее лицо приняло категорическое выражение висячего замка, а желтая рука нервно указала дверь комнаты, где женский голос напевал песенку о весенних цветах.

Собравшись с духом, пряча за спину раненую руку, Ганувер предстал перед молодой девушкой, посмотревшей на него взглядом великого изумления. В ее лице проступил внезапный румянец, но без улыбки, без живости: сухой румянец досады.

По-видимому, она укладывалась, только что кончив собирать мелочи. Раскрытый большой чемодан стоял на полу.

Ганувер сказал только:

– Не бойтесь. Фен, это я.

Его глаза искали в ее лице мнение о себе, но не нашли. Молча он протянул письмо.

Наградой за это был долгий взгляд, пытливый и немилостивый. Она резко взяла письмо, прочла и вышла из равновесия. Вся, всем существом восстала она против удара, еще не зная, что сказать, как и куда двинуться, но Орт, видя теперь ее лицо, сам взволновался и отступил, готовя множество слов, которым в смятении не суждено было быть сказанными.

Девушка села, прикрыв глаза маленькой, крепкой рукой, но, вздохнув, тотчас увела слезы обратно.

– Лучше бы вы убили меня, Орт! – сказала она. – И вы еще читали это письмо… Как назвать вас?!

– Но иначе я не был бы здесь, – поспешно возразил Ганувер. – Выслушайте меня, Фен. Я не знал, клянусь вам, какое место в вашей жизни занимает этот Фицрой. Знай я, – я, может быть, простил бы ему добрую половину того, что он наговорил мне. Дело прошлое: оба мы были пьяны, и вся эта история произошла под вывеской «Трех медведей». Слово за слово. Последним его словом было, что я негодяй, последним движением – бросить в меня стакан. И тут я спустил курок, что сделали бы и вы на моем месте. Правда, из-за таких же историй я должен был отсюда бежать, но разве помнишь это, когда кипит кровь? Как видите, Фицрой ранен, и жив, и зовет вас. Надо было торопиться, пока вы не сели на пароход. Что вы сегодня должны поехать, узнал я из этого же письма. Я не терял времени. Пусть весь стыд останется мне, но я рад, что вы узнали обо всем вовремя.

– Скажете ли вы, наконец, как попало к вам это письмо?

– Скажу. Я поднял его на дороге. Я переходил дорогу. Я не знаю, кто отделал Гениссера, но вся его контора была рассыпана на пространстве двадцати – тридцати шагов. Гениссер был мертв. Грязное дело, и я не знаю, кто ограбил его. Когда я собирал письма, то увидел ваше имя… При других обстоятельствах я не… не читал бы письмо. Но тогда…

Он хотел сказать, что поддался внушению совпадений, – странности случая, вырезанного ужасным ударом, – но не нашел для этого слов, умолк и прислонился к стене, смотря на девушку с раскаянием и тревогой.

– Вскрыть письмо?! – сказала она, ударяя ладонью по столу. – О, черт возьми! Я еще не знала вас хорошо, Орт!

– Палка о двух концах, – возразил он, слегка обозлясь. – В противном случае вы бы не знали о положении дел.

– Да, но это сделали вы!

– Увы, я! И вот сплелся круг; как хотите, так и судите.

– Однако вам попадет за Гениссера, – сказала, помолчав, Фен. – И за все вообще.

– Не я убил Гениссера, – отвечал Ганувер, – я уже сказал вам.

Он нахмурился и прислонился к стене, толкнув нечаянно спрятанную за спиной руку. Он побледнел, согнулся от боли.

– А это что? – подозрительно сказала она, указывая на бинт.

– Ничего, – ответил Ганувер, стягивая зубами и правой рукой размотавшуюся повязку. – Прощайте, Фен. Скажите… Скажите Фицрою, что я очень жалею… Я…

Он застенчиво посмотрел на нее и, махая шляпой, направился к выходу.

– Зачем вы сделали это? – услышал он на пороге. Голос прозвучал, как мог, сухо.

– Я уже объяснил, – сказал Ганувер, оборачиваясь с болезненным чувством, – что эти оскорбления…

– Не валяйте дурака. Орт. Я спрашиваю о другом.

– Н-ну, – сказал он, пожимая плечами и запинаясь, – потому, что я вас люблю. Фен, о чем вы хорошо знаете. Не стоило спрашивать.

– Не стоило… – повторила она в раздумье. – Видел вас кто-нибудь?

– Должно быть.

– На всякий случай я выпущу вас другим ходом, а там – что будет.

Он прошел за ней по короткому коридору к раме раскрытых дверей с вставленной в нее картиной цветника и собаки, смотревшей, натянув цепь, кровавыми загорающимися глазами на человека в меховом жилете. Он знал, что за дверью открылась не жизнь, а картина жизни, которую он может вызвать в памяти перед тем, как его повесят. Чувство опасности остро разлилось в нем.

Выходя, он обернулся и увидел, как женская рука плотно прикрыла дверь.