— Бродягу с океана сразу видать; еще когда он в первый раз приблизился к нашему судну, я подумал: вот прибыль для казны ее величества. Вы правы, сэр, он и впрямь наглец! Такая дерзость разложила бы нам всю команду, хотя бы каждый второй у нас был офицер, а все остальные — священники. Л на шканцах он занимал столько места, сколько не займет целая рота, и клотик не сидит так плотно на брам-стеньге, как шляпа у него на голове. Нет, этот парень не питает почтения к флагу! Помните, на закате я спустил вымпел, да так, что он, можно сказать, хлестнул прямо по его нахальной роже, это должно было послужить ему предостережением. И что ж вы думаете? Он принял это, как голландец принимает сигнал: ответа, мол, ждите с очередной вахтой. Вот отшлифовать бы его хорошенько на баке военного судна, тогда из разбойника он бы живо превратился в философа, которого куда угодно пустить можно, кроме разве рая небесного.
— Они уже поставили новый лисель-спирт и сейчас повернут к берегу! — воскликнул Ладлоу, прерывая сбивчивую речь штурмана.
— Вот погодите-ка, пусть только засвежеет, — возразил Трисель, чье мнение о бригантине то и дело менялось, борясь с профессиональной гордостью, — мы тогда не дадим ему передышки и посмотрим, на что годится его бригантина. Вон там, с наветренного борта, я вижу зеленую воду, а того и гляди, налетит шквал. При таком прозрачном воздухе небо отлично видно. Норды гонят туман прочь от берегов Америки, море и суша сияют, как рожа у школьника, покуда после первой порки ее не омрачат слезы. Я знаю, вы плавали в южных морях, капитан Ладлоу, ведь мы с вами служили прежде на одном крейсере, но я не знаю, доводилось ли вам ходить через Гибралтар и видеть голубые воды и горы Италии.
— Я ходил в крейсерское плавание против берберийцев, когда был еще юнцом, и по одному делу мы побывали на северном берегу.
— Как раз о северном береге я и говорю! От скалы, что стоит у входа в пролив, и до самой Мессины я все видел собственными глазами. В тех краях довольно всяких плавучих и береговых ориентиров. А здесь мы у самых берегов Америки, до нее каких-нибудь восемь или десять лиг к северу да лиг сорок до того места, откуда началась погоня, а вот поди ж ты, если бы мы не отплыли так недавно да не цвет воды и промеры глубины, можно бы подумать, что мы посреди Атлантического океана. Много хороших судов наскочило здесь на мель, прежде чем капитан успевал сообразить, где он; а там плывешь себе и все время видишь гору как на ладони, и только через сутки открывается город у ее подножия.
— Природа возместила этот недостаток: у берегов Америки течет теплый Гольфстрим, неся с собой водоросли, которые предупреждают моряка, что берег близко; да и лот укажет дорогу в самую темную ночь — ведь дно здесь более пологое, чем иная крыша, начиная с глубины в сто саженей и до самого песчаного берега.
— Я сказал — много хороших судов, капитан Ладлоу, но не хороших мореходов. Нет, нет, настоящий моряк всегда отличит мель от фарватера, а риф — от глубокого дна. Но, помнится, однажды мы шли в Геную и упустили время для обсерваций, а тут как на грех задул мистраль
[151]. Выходило, что к берегу мы подойдем ночью, и тем важнее было для нас определиться. Я часто думал, сэр, что океан совсем как жизнь человеческая — впереди ничего не видно да и за кормой ничуть не яснее. Многое множество людей очертя голову спешит к своей погибели, многое множество судов несется прямо на рифы под напором ветра. Кто знает, вдруг завтра случится туман, а в нем ничего не видать, хоть глаз выколи, да и сейчас-то нам немногим лучше, чем в тумане: все глаза проглядишь, да немного увидишь. Так вот, я и говорю, шли мы своим курсом, и ветер был прямо в корму, свежий, вот как сейчас; потому что французский мистраль — родной брат нашего американского норда. Мы шли под грот-брамселем без лиселей, подумывая о глубокой удобной гавани в Генуе, а солнце вот уже целый час как село. Но только судьба была к нам милосердна, потому как мистраль не продержался долго и горизонт прояснился. Чуть-чуть северо-западнее мы увидели снеговую вершину горы, а малость юго-восточнее — еще одну. Самый быстроходный крейсер во флоте королевы Анны не мог бы добраться до них за целый день, а мы видели их так ясно, будто стояли на якоре у самых их подножий! Взглянув на карту, мы живо определились. Первая гора была в Альпах, как их называют, а другая — на нагорьях Корсики, и обе совсем белые в самый разгар лета, как голова восьмидесятилетнего старика. Понимаете, сэр, нужно было только сориентироваться по компасу, чтобы установить свое местонахождение с точностью до лиги или двух. Поэтому мы шли до полуночи, а потом легли в дрейф и уже на рассвете стали искать свою гавань…— Бригантина снова легла на другой галс! — воскликнул Ладлоу. — Они непременно хотят выйти на мелкую воду!
Штурман оглядел горизонт и решительно указал на север. От Ладлоу не укрылось его движение, и, повернув голову, он мигом понял, что оно значит.