Том 5. Чертова кукла

Какие у Романа «соображения», Евтихий себе не уяснял, однако почувствовал, что, может, и не врет он, может, и есть какие-нибудь «соображения». И что он задумал? Через юрода…? Через графиню…? Что бы ни задумал – промахнется, видимо. Тем лучше.

– Падешь, – сокрушенно и как бы про себя сказал владыка. – Силы много на себя напускаешь.

Но Роман Иванович только улыбнулся.

– Не напускаю, владыка святый. Мне мои силы известны.

– Это что княгиню-то Алинку отшил? – строго взглянув, молвил преосвященный. – Одно череп лошадиный, а тут девчонка вида соблазнительного. Ладно. Знаем мы вас, молодых кобелей.

Сменцев засмеялся ему в лицо и произнес нагло:

– Кого знаете, а кого, видно, и нет. Не всякий кобель кобелю брат. Вот мы, владыка, с вами одной масти.

Евтихий не знал, как это принять: дерзость или комплимент? Было похоже и на то и на другое.

А Роман Иваныч уже изменил и лицо и тон, прибавил почтительнейше:

– С вашей поддержкой, с вашими советами, преосвященный владыка, я твердо надеюсь устоять. Путь мой прям, и Господь да поможет мне не сойти с него.

– Аминь. Да… Так, так, значит. Будем уповать. Соображения ваши, конечно, ваше личное дело, я и не вхожу. Удивительно, какие соображения могут подвигнуть на столь несвойственный поступок… но умолкаю. Ваше, ваше дело. Я всегда готов, коли понадоблюсь, направить… Брак, значит, не брак?

– Не брак.

– И пусть с юродом целуется?

– Чем больше, тем лучше, – подмигнул Сменцев. Евтихий захохотал. Ему показалось, что он что-то начинает понимать.

– Да ведь юроду этому от утра до вечера всего и времени. Ой, не промахнись, Роман Иванович.

– Другие будут, – небрежно и нарочито загадочно промолвил Сменцев, пожимая плечами.

Заговорили об «юроде». И тут, казалось, вполне сошлись во взглядах. Издевательское языкоблудие Евтихия достигло крайних пределов; но мнения, догадки, суждения его были умны и проницательны.

Он не щадил теперь уже никого; внимательно, с удовольствием слушал Роман Иванович, прощая собеседнику все цветы его красноречия.

«Не глупая бестия, – думал Сменцев. – Яростен только, ярость оглупит – и провалится владычка».

Евтихий, в миру Евгений, барин по происхождению, не лишен был и образованности. Любил упоминать о старой дружбе с одним очень известным русским философом, умершим.

– Впрочем, – прибавлял он всегда, – был сей мой друг и блудник и пьяница.

Слушал Роман Иванович, – и на мгновение позавидовал преосвященному: так определенны были его вожделения. Не добьется он ничего – ярость оглупит; а добиться бы можно. Цель несоблазнительная? Нет, отчего же. Если он, Роман Иванович, а не яростный и слеповатый, мелкочестолюбивый владыка, пойдет в эту сторону, решит свернуть определенно, – сама цель преобразится, вырастет.

Задумался. «Замечтался!» – насмешливо прикрикнул он на себя в душе, опоминаясь. Грубо едкую, сочувственную реплику подал Евтихию на какое-то его последнее определение петербургских «блаженных» салонов – и встал.

Было уже поздно. Евтихий тоже поднялся. Злое оживление его не упало, но перешло просто в злость; вспомнил, что Роман женится и в сущности ничего ему так и не сказал, – для чего, почему. За советом пришел! Как же! На ниточку не открылся.

Роман Иванович заметил мгновенную тень на архиерейском лице и понял ее. Поспешил отвлечь мысли владыки в другую сторону.

– А еще просьба покорнейшая к вам: не примете ли одного жаждущего ваших наставлений? Иеромонах Варсис, академик. Он здесь опять. Очень просил меня замолвить словечко.

– Варсис? – недоуменно поднял брови преосвященный. – Какой такой Варсис?

И вдруг захохотал:

– Э, да как же! Братушка. Чернявый, бойкий. Помню, помню. Дрянь, сластена, прихвостень. К епископу Николаю все подъезжал. Откуда еще взялся теперь?

– Он парень неглупый, – уклончиво ответил Роман Иванович. – Вы его, владыка, недолюбливали, он знал это и вас боялся. А очень слушал. И постригся-то рано так не без… не умею выразиться… не без косвенного вашего влияния, что ли.

– Дружите с ним?

Опять уклончиво пожал Сменцев плечами.

– Несколько. Он сообразительный. Ну-с, приехал сюда с лета, какую-то работу писать… Об аскезе в древнем христианстве, кажется… Братушки-то надоели ему…

– Понятное дело. Ведь это, я вам скажу…

Роман Иванович улыбнулся выразительному жесту владыки и настойчиво повторил:

– Так если вы позволите ему как-нибудь…

– Пускай приходит, приму, погляжу, – снисходительно разрешил владыка. – Помнится, что блудник был, – погляжу.

– Я и графине думал его представить. Интересуется он. Владыка выпятил губы.

– Что ж? Да пришлите его ко мне пока. Там посмотрим.

Этим Роман Иванович остался доволен. Уже видел, что хитрый монах заинтересовался Варсисом, главное – дружбой их. Послать скорее Варсиску. Пусть прибеднится, поползает. Да уж он сумеет, как надо. А если Варсиска через Евтихия попадет в салон графини, а не через него, Романа Ивановича, будет гораздо лучше. Несравнимо лучше.

– Нынче у Лаврентия он был, – усмехнувшись, сказал Сменцев.

Владыка совсем оживился.

– Ага. Ну, что ж сказал? Да он и с юродом, пожалуй, знаком? Ездил на поклон? Успел?