Том 5. Чертова кукла

– А теперь? И какие это бумажки? Серьезные? Прокламации?

– Я сам не ожидал. К счастью, Габриэль мало знает, и если попалось ей что-нибудь, то случайно. Это она за свой страх возилась с Алексеем… И на чужой счет, – прибавил он зло. – Ну, могло и хуже выйти.

– Но… какие же это были прокламации? Роман Иванович помолчал.

– К сожалению, если я верно успел узнать, нехорошие. Насчет войск и присяги… Ну, это потом, все равно… Так, видите ли, может кончиться высылкой Алексея. Больше ничем.

– Ах, Боже мой!

– Оставьте. Хуже могло быть. А это ничего. Катерину Павловну успокойте, главное, – пусть сидит смирно. Устроится. До завтра, милая… Юлитта Николаевна.

Почтительно нагнулся, взял ее руку и поцеловал.

Сделал это так просто. Так естественно и твердо. Что же? Ведь он «жених». Он и завтра придет. И послезавтра. И опять руку поцелует.

Он пришел и завтра, и послезавтра, и много дней подряд приходил. Наедине с Литтой он был совершенно так же почтителен и строг, как при других. Со строгой нежностью целовал ей руку – Литта привыкла, ведь так надо.

Иногда они долго беседовали в гостиной, в уголке, и на графинин взгляд казались очень нормальными, приличными женихом и невестой.

На собрание Литта не пришла: сказалась больной, с молчаливого согласия Романа Ивановича.

– Графиня была весьма недовольна вашим отсутствием, – передавал Литте Сменцев на другой день вечером, когда он сидели вдвоем в гостиной против двери графининого маленького салона. – И знаете, лучше в следующий раз не пропускайте. Стоит ли? Чрезмерная у вас нервность. Не ожидал. Явление любопытное и крайне поучительное. Его надо понимать.

Литте сделалось стыдно.

– А что было?

– Этого не расскажешь. Ну, Федька явился. За ним телохранитель в синей блузе до пят, босой и с жезлом. Федька был не в ударе, все о вас спрашивал и скоро уехал.

– Вот видите. Это опять бы целоваться полез. Не могу я… Роман Иванович усмехнулся, пожал плечами.

– И нервность и брезгливость. Однако вы барышня, Юлитта Николаевна. С добрым чувством советую: следите за собой.

Так много было в словах его снисходительной насмешливости, что Литта вспыхнула и рассердилась. Не на него – на себя. Ведь он прав. Захотелось сказать, как дети говорят: «да, да, не буду больше». Но пролепетала:

– Пусть барышня. Что вам за дело? А он опять пристыдил ее:

– Не капризничайте. Мечтаете о серьезных делах, а сами ребячитесь. Мне… очень жаль.

Помолчали. Глядя на покрасневшее лицо девушки, на ее дрожащие, опущенные ресницы, Сменцев думал, что попал верно, что она сейчас его, а не себя считает правее, что его замечание, его суд – ей важны, она уже считается с ним. Да, но опасно перетянуть струну.

– Юлитта Николаевна, – сказал он как ни в чем не бывало. – А дела-то наши выясняются. Сегодня за верное узнал…

– Какие дела?

– Алексеевы. Недели полторы еще посидит, а затем самым тихим манером его вышлют… не бойтесь, только за границу, без шума. Что за беда, человек состоятельный. В свое время вернут. Вы предупредите Катерину Павловну заранее. Наверно, с ним поедет.

– Господи! Да как возможно? Из-за такого вздора.

– Это на чей глаз. Времена теперь, сами вы знаете, тугия. А та бумажка, которую у него нашли, острее других. Да хотите взглянуть? Я вам ее принес.

Литта вспыхнула от любопытства и удовольствия.

– Здесь нельзя, – прошептала она, взглянула на раскрытую дверь в маленький салон; там графиня восседала за рабочим столиком, а насупротив (только что явился) сидел старый, молчаливый генерал – из благочестивых.

– Нельзя; бабушка – она зоркая. Начнутся расспросы. Лучше после, когда будете уходить, передайте мне.

Роман Иванович улыбнулся, хмуря брови.

– Нет, я вам не оставлю. Не оттого, что боюсь обыска у графини, – прибавил он шутливо и ласково. – А мне эти штучки сегодня же понадобятся. Вам показать очень хотел.

– Ну, тогда дайте.

И Литта решительно встала.

Он протянул ей несколько сложенных вдвое листков. Отойдя с ними к лампе, Литта принялась за чтение.

Сменцев оглянулся на дверь салона: графиня была занята своей broderie[57] и генералом, не смотрела в их сторону. Тихо встал Роман Иванович и пересел на другой стул, ближе: всматривался внимательно в серьезное лицо девушки. Она, читая, по-детски шевелила губами, – ему это понравилось.

«Сейчас, наверно, примеряет к своему Михаилу, – подумал Сменцев, – что бы он сказал, как бы ему понравилось?»

Это были, действительно, листки, из-за которых пострадал Алексей. Роман Иванович считал их удавшимися, но не хотел спешить, велел отпечатать как можно меньше. В Париж думал пока свезти, да вот Литте показать. Очевидно, Любовь Антоновна не усмотрела, и несколько экземпляров попало к Габриэль. Не может до сих пор Сменцев без холодного бешенства вспомнить о Габриэль. Экая дура! Почте доверила. Ну, теперь все экземпляры у него. В свое время можно, кое-что изменив, перепечатать.

– Вот, возьмите, – сказала Литта, протягивая бумажки назад Роману Ивановичу.

Лицо у нее зарумянилось и глаза блестели.

– Я не знаю, мне очень нравится. Очень. Это вы сделали? Роман Иванович уклончиво пожал плечами.