Том 5. Дар земли

— Ты шутишь… — И Дронов осекся, вспомнив летние вечера на Каме и недавнюю встречу Ахмадши с его дочерью. Но ведь то прошло, казалось, безвозвратно. — Не может Надя так легкомысленно…

Груздев протестующе взмахнул рукой.

— Не она, а я поступил легкомысленно… Она тогда в растерянности… подавленная была… Словом, Дмитрий Степанович, прискорбно, но делать нечего. Сам я впутался в историю, мне самому и развязывать этот узел.

— О чем вы здесь? — спросила Дина Ивановна, заглядывая в комнату.

Мужчины промолчали. Тогда она быстро подошла и встала между ними.

— Да вот… — Дронов печально и озадаченно развел руками. — С Надей у них нелады.

— Ахмадша?

Груздев молча кивнул и отвернулся.

41

Угроза назревшей семейной драмы, явно ощущавшаяся в доме, испортила настроение всем. Когда расходились, так и не дождавшись Нади, Дина Ивановна отвела Груздева в сторонку, взяла за руку, осторожно, но пытливо спросила:

— Вы не обидите ее, Алеша?!

Алексея передернуло от нечаянного оскорбления, и столько страдания отразилось в его глазах, что Дронова чуть не заплакала, в замешательстве промолвила:

— Прости, дорогой, но ведь нам тоже нелегко.

Выходя на улицу, она взглянула на часы. Вполне понятно, где до сих пор пропадает Надя. Только с Ахмадшой могла она совершенно забыть о доме, тем более в такой знаменательный день! Но вернется ли она сюда? Мощная, точно застывшая фигура Груздева, его угрюмое лицо поневоле внушали острую тревогу матери.

«Может быть, и лучше, если Надя не придет сегодня домой», — подумала она, хотя мысль о том, что дочь ее переночует где-нибудь вместе с Ахмадшой, пугала не меньше.

Проводив гостей, Груздев вернулся к себе.

— Ложись спать, — попросил он отца, бесцельно слонявшегося по квартире. Однако когда тот, еще потоптавшись то в кухне, то в столовой, нехотя ушел в свою спаленку, Алексей готов был, как в детстве, бежать за ним, чтобы спрятаться под теплое отцовское крыло. Но слишком вымахал и постарел он для этого! А надо было что-то сделать, как-то избавиться от тоски, и, сам того не замечая, Груздев стал ходить по комнатам, мечась, точно угрюмый и беспомощный зверь в клетке.

Вдруг подумалось, что Надя и Ахмадша наблюдают за ним с улицы: большая его гривастая тень бурно шевелилась на новых оконных шторах. Молодые, счастливые, уж не смеются ли они над запоздалыми потугами деда Матвея и Груздева украсить клетку, из которой выпорхнула золотая жар-птица: «Ужо вам, старые ротозеи!»

Алексей щелкнул выключателем в столовой, прошел в кабинет, взглянул на свои чертежи и записи — кое-что еще додумывал в процессе «дизельки», не застывающей на морозе. Любимое детище!.. Но от вида бумаг стало еще тошнее: не идут в счет ни талант, ни добродетель, когда загорится страсть и на другую чашу весов положена красота юности.

Широкоплечая тень опять легла на все окно: Груздев погасил свет и в кабинете и теперь шатался в полутьме один на один со своей гнетущей тоской.

За окном оказалось неожиданно светло: взошла луна. Алексей прислонился к стеклу горячим лбом. «Неужели все кончено? Неужели и проститься не зайдет? Ахмадша не отпустит!» Яростная ревность заклокотала, вскипела гневом до удушья. «Ведь никто не заставлял ее пойти за меня. Доломала жизнь и ушла. Даже „прощай“ не сказала. За что такое? Помогал, чем только мог…» Перед глазами возникло милое лицо Нади, и последняя мысль показалась постыдной. «Да разве можно расплатиться чем-нибудь за счастье быть с нею?! Еще поставь себе в заслугу то, что из реки ее вытащил!»

Луна светила с другой стороны дома, а тут кротко смотрело на человека, сломленного горем, блекло-голубое небо со стеклянными блестками звезд. Высокие сосны покачивались перед окном; смутно отсвечивали зеленью шевелившиеся от ветра ветки, бронзовели серые стволы.

Где тут бродят Надя и Ахмадша?.. Что она говорит, прижимаясь к нему, смеясь затаенно и счастливо?

Натыкаясь на стулья, Алексей прошел в столовую, откинул штору. На улице пустынно. В больших домах лишь кое-где видны огни. Ходит над заснувшим новорожденным городом круглолицая нянька — луна, заботливо заглядывает в окна. Звезды с этой стороны дома кажутся золотыми, а все сосны, сохранившиеся на будущем тротуаре, стоят угольно-черные.

Наверно, Надя и Ахмадша любуются красотой ночи, а Груздева она угнетает.

Легкий поворот ключа во входной двери прозвучал, как гром. На ходу включив свет, Алексей бросился в переднюю.

Вошла Надя, странно присмиревшая, только в глазах неспокойный блеск, сняла берет, медленно потянула с плеча пальто. Муж не суетился, не навязывался с услугами, не упрекал: все в нем замерло. И Надя сказала тихо, хотя дед Матвей тоже не спал, намеренно — может быть, опасаясь ссоры — покашливал в своей комнате.

— Прости, что заставила ждать. Я не думала, что уже так поздно…

Груздев беззвучно пошевелил непослушными губами: боялся поверить — неужели она оправдывается? О, если бы она осталась! Но робкие надежды разлетелись: Надя потерла озябшие, покрасневшие руки — почему-то была без перчаток — и, нервничая оттого, что преодолела чувство жалости, сказала нерасчитанно громко: