Том 5. Девы скал. Огонь

Я обращал взоры и напрягал слух в другую сторону, и сердце мое начинало биться живою радостью, потому что глаза мои, не затуманенные слезами, различали все линии и все краски, ибо слух мой здоровый и сильный воспринимал все звуки и все ритмы, ибо разум мой мог безгранично наслаждаться всеми мимолетными явлениями жизни и умел развивать в самом себе много других печалей и накопить наиболее очаровательную прелесть жизни именно в быстрой смене ее явлений и в покрове ее тайн. И тогда я молился: «О, многогранная Красота Мира, не к одной тебе возносится моя хвала, не к одной тебе, а также и к моим предкам, к тем, кто умел наслаждаться тобой в протекшие века и передал мне свою богатую и горячую кровь. Слава ныне и вовеки чудным ранам, нанесенным ими, величественным пожарам, ими зажженным, прекрасным чашам, какие они осушали, великолепным одеждам, которыми они украшали себя, чудным скакунам, которых они ласкали, дивным женщинам, которыми они обладали, всем их битвам, всем их опьянением, их пышности и сластолюбию — слава им! Ибо этим они создали пять чувств, в которых ты долго и глубоко можешь отражаться, о, Красота Мира, как в пяти обширных и глубоких морях!»

Между тем поэты, истощив сокровищницу рифм, вызывая образы прежних времен, оплакивая свои умершие иллюзии и перечисляя оттенки вянущих листов, поэты, растерянные и лишенные бодрости, вопрошали одни с иронией, другие искренно: «Каким может теперь быть наше служение? Должны ли мы прославлять в гекзаметрах всеобщую подачу голосов? Должны ли мы тревожными пятистопными ямбами ускорять падение королей, наступление республик, выступление черни у власти? Не существует ли в Риме, как некогда в Афинах, какого-нибудь Клеофана, демагога и фабриканта лир? Мы могли бы за небольшое вознаграждение на его инструментах, настроенных им самим, убедить легковерных, что в толпе царят сила, право, мысль, мудрость свет!..»

Но никто среди них более великодушный и гордый не поднялся и не сказал: «Защищайте Красоту! Это ваше единственное служение! Защищайте мечту, живущую в вас! Если теперь смертные отказывают в славе и почестях поэтам — питомцам Музы, как называл их Одиссей, — защищайтесь всеми оружиями и даже насмешкой, если она более действительна, чем брань. Старайтесь отравить ваши стрелы самым сильным ядом. Сделайте так, чтобы ваши сарказмы имели достаточно едкости, чтобы проникнуть до мозга и разрушить его. Клеймите до кости глупые лбы, которые хотели бы наложить на каждую душу определенный штемпель, как на общественное орудие, и сделать одинаковыми все человеческие головы, как головки гвоздей под молотом мастера. Пусть ваш безумный смех поднимается до небес, когда вы услышите, как конюхи Великого Зверя вопят в собрании. Заявляйте и доказывайте во славу Разума, что их речи не менее гнусны, чем звук, каким крестьянин отправляет через рот газы своего желудка, набитого овощами. Заявляйте и доказывайте, что их руки, которым Данте — ваш отец — дал бы тот же эпитет, что и ногтям Таисия, годны, чтобы собирать навоз, но не достойны подниматься в собрании в знак принятие закона. Защищайте мысль, которой они грозят, Красоту, которую они оскорбляют! Наступит день, когда они замыслят сжечь книги, разбить статуи, разорвать картины. Защищайте старинное свободное произведение ваших учителей и будущее творчество ваших учеников против ярости пьяных рабов. Не отчаивайтесь, что вы малочисленны. Вы обладаете высшим искусством и высшей силой в мире — Словом. Ряд слов может одержать над ними верх, убить их сильнее, чем химическая формула. Отвечайте смело разрушением на разрушение!»

А патриции, лишенные власти во имя равенства, тени исчезнувшего навеки мира, изменившие заветам своей расы и не знающие или забывшие искусство управлять, исповедываемое их предками, спрашивали в свою очередь: «Каким может быть теперь наше служение? Должны ли мы обманывать время и себя самих, стараясь поддерживать слабую надежду среди увядших воспоминаний, под сводами, запечатленными кровавой мифологией и слишком обширными для нашего коротного дыхания? Или мы должны признать великий догмат 89 года, открыть портики наших княжеских дворов для толпы народа, украсить фонариками наши каменные балконы в дни государственных праздников, стать компаньонами еврейских банкиров, проявлять нашу незначительную власть, заполняя избирательные листы именами наших поставщиков платья и шляп, наших сапожников, наших ростовщиков и адвокатов?»