Том 5. Факультет; Приложение

Пилат (настойчиво). Но ты все-таки царь?

Иисус. Это ты так говоришь. Я же говорю: я пришел в мир, чтобы установить истину.

Пилат (с брюзгливой усмешкой). Истина, истина! А что такое истина?

Иисус. Она то, что с неба.

Пилат (усмехается). И поэтому ее на земле нет, так?

Иисус. Ты же видишь, что делают на земле с людьми, говорящими истину! Их предают таким, как ты.

Пилат. Откуда ты?

Иисус молчит.

Пилат. Почему ж ты молчишь? Ведь я могу и распять, и отпустить тебя.

Иисус. Вот видишь — ты можешь, а у тебя не было бы власти на это, если бы тебе она не была послана свыше! Что ж! Ты не виноват, судья! Грех на тех, кто привел меня к тебе.

Пилат (думает и что-то решает). Идем!

Выходит из помещения во двор, наполненный народом, и садится на «судилище» — мраморное кресло судьи, стоящее на возвышении. Воины выводят за ним Иисуса. Шум.

Пилат. Вот ваш царь.

Взрыв криков: «Смерть ему, смерть! Распни его, распни!»

Пилат (нетерпеливо). Тише! Вы! Послушайте! Вот вы его доставили ко мне как возмутителя народа. Я при вас его допрашивал, исследовал все обстоятельства и не нашел его виновным. Я посылал его к Ироду — и он тоже не нашел его виновным. Так вот я его накажу и отпущу.

Негодующие крики.

Пилат. Стойте! Идет Пасха. У вас обычай, чтобы я отпускал одного из узников по вашему выбору. У меня сейчас находится Варавва. Он осужден за убийство во время мятежа. Кого же нам отпустить? Разбойника или Иисуса, называемого Христом?

Крики. Варавву! Варавву! Распни его! Смерть ему!

Пилат (кричит в запале). Что ж? Царя вашего я распну, несчастные?

К Пилату подходит один из первосвященников, говорит тихо, едко и внушительно: «У нас нет царя, кроме кесаря, проконсул! Если ты отпустишь его, ты не друг кесаря. Всякий, называющий себя царем, враг кесаря, проконсул».

Крики. Распни его, распни! Варавву, Варавву!

Пилат (выйдя из себя, почти безнадежно). Но какое зло он вам сделал?

Крики. Распни его! Распни!

Пилат молча смотрит на толпу. Потом делает знак, служанка вносит сосуд и полотенце.

Пилат (моет руки). Я не виноват в крови этого праведника. Смотрите и решайте сами.

Вой толпы. Воины уводят Иисуса. В это время к ним подходит первосвященник.

Первосвященник. Эй, разрушающий храмы и в три дня создающий их вновь! Вот спаси теперь сам себя, сойди-ка с креста!

Смех толпы и крики: «Да будет распят! Да будет распят! На нас его кровь! На нас и детях наших!»

— Вот примерно как это звучит, если изложить рассказ евангелистов драматически. Я ввел только ремарки да очень неясное место насчет того, что есть истина, дополнил по апокрифическому Евангелию Петра. Итак, иудеи Пилата не любили. Они писали и писали в Рим, плакали и плакали и наконец все-таки доплакались. Пилата отозвали. Понятно, какое ожесточение до этого развивалось с обеих сторон. Так вот, первая причина колебаний Пилата. Он просто не хотел никого казнить в угоду иудеям. Но было и второе соображение. Уже государственное. Дело-то в том, что Христос — или такой человек, как Христос, — очень устраивал Пилата. Удивлены? А ведь все просто. Два момента из учений Христа он уяснил себе вполне. Во-первых, этот бродячий проповедник не верит ни в революцию, ни в войну, ни в переворот; нет, человек должен переделать себя изнутри, и тогда все произойдет само собой. Значит, он против бунта. Это первое, что подходит Риму. Второе: единственное, что Иисус хочет разрушить и все время разрушает, это авторитеты. Авторитет синедриона, авторитет саддукеев и фарисеев, а значит, и может быть, даже незаметно для самого себя, авторитет Моисея и храма. А в монолитности и непререкаемости всего этого и заключается самая страшная опасность. Значит, Риму именно такой разрушитель и был необходим. А это еще и умный разрушитель. Он отлично знал: когда хочешь разрушить что-то стародавнее и сердцу милое, никогда не говори — я пришел это разрушить, нет, скажи, что ты хочешь укрепить, поддержать, подновить, заменить подгнившие части, и когда в это поверят и отойдут, тогда уж твоя воля, пригоняй людей с ломами и давай! Круши, ломай! Вот знаменитое начало Нагорной проповеди: «Не нарушать законы я пришел, а исполнять»; а вот конец: «Вы слышали, сказано древними: «ненавидь врага», а я говорю, любите врагов, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих и гонящих вас». Здорово? А все вместе это называется «скорее погибнет земля и небо, чем потеряется хоть одна йота из закона». Ну какая же тут йота? Тут уже все полетело. Теперь представьте себе состояние мира в то время и скажите: разве эти заповеди в устах галилеянина не устраивали Пилата? Ведь это за него, оккупанта, предписывалось молиться и любить его. И разве Пилат — человек государственный, знающий Восток и страну, которую он замирял, — не понимал, что это и есть та самая сила, на которую ему надлежит опереться? А что Христос именно такая сила — это он чувствовал. И смутно чувствовал он и другое: всякая кротость — страшная сила. Вы не помните, кто это сказал?

— Толстой, наверно?