Том 5. Калина красная

– Не надо так! – строго велела мать. – Разговорился! Малой еще – так разговаривать. Ишь ты... Подрасти сперва, потом уж рассуждай. А то... больно языкастые нынче стали.

И опять пришел дядя Володя.

Витька увидел его раньше, в окно.

– Идет! – крикнул он.

– Кто?

– Ну, кто?.. Хрустальный!

– Витька! – сердито сказала мать. – Ну-ка, отойди оттуда, не торчи.

Витька отошел от окна.

– Играть, что ли?

– Играй, какую-нибудь... поновей.

– Какую? Может, марш?

– Да зачем же марш-то? Генерал, что ли, идет? Вот, какую-то недавно учил...

– «Венок Дуная»? Мы его еще не одолели. Давай «Смешное сердце»?

– Играй. Она грустная?

– Помоги-ка снять... Не так чтобы очень грустная, но за душу возьмет. Ручаюсь.

Мать сняла со шкафа тяжелый баян, поставила Витьке на колени.

– Там есть, например, такие слова: «Смешное сердце, не верь слепой надежде: любовь уходит...» Куда уж грустней – зареветь можно.

– Да уж...

Витька заиграл «Смешное сердце».

Вошел дядя Володя, аккуратненько отряхнул шляпу у порога и тогда только сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, Владимир Николаич, – приветливо откликнулась мать.

Витька перестал было играть, чтоб поздороваться, но увидел, что дядя Володя не смотрит на него, отвернулся и продолжал играть.

– Дождик, Владимир Николаич?

– Сеет. Пора уж ему и сеять.

Дядя Володя говорил как-то очень аккуратно, состоятельно, точно кубики складывал. Положит кубик, посмотрит – переставит. За время, пока он сюда ходил, он осмелел, вошел во вкус единоличного говорения – когда слушают.

– Пора... Сегодня у нас... что? Двадцать седьмое? Через три дня – октябрь месяц. Пойдет четвертый квартал.

– Лист облетел? – спросил Витька.

– Весь. Отдельные листочки еще трепыхаются, но... скоро и эти слетят.

Дядя Володя прошел к столу, вынул из портфеля бутылку шампанского. Поставил на стол.

– Все играешь, Витя?

– Играет! – встряла мать. – Приходит из школы и начинает – надоело уж... В ушах звенит.

Это была несусветная ложь; Витька даже приостановился играть, изумленно глянул на мать... и продолжал играть. Вообще Витьку удивляло, что мать, обычно такая живая, острая на язык, с дядей Володей во всем тихо соглашалась.

– Хорошее дело, – похвалил дядя Володя. – В жизни пригодится. Вот пойдешь в армию: все будут строевой шаг отрабатывать, а ты – в Красном уголке на баяне тренироваться.

– На баяне не тренируются, – сказал Витька. – Тренируются на турнике.

– А на баяне что же делают?

– Репетируют.

Дядя Володя снисходительно посмеялся... Посмотрел на мать, показал глазами на Витьку.

– Все знают.

– Ну, они нынче...

Витька тоже посмотрел на дядю Володю... И ничего не сказал. Продолжал играть «Смешное сердце».

– Садитесь, Владимир Николаич. Садитесь.

– Если талант есть – большое дело, – продолжал дядя Володя, сев за стол. – С талантом люди крепко живут.

– Наоборот, – опять не выдержал Витька. – Юрка говорит: талантливым всегда первым попадает.

– Витя!..

– Какой Юрка?

– Да мальчик тут один... по соседству, – пояснила мать. – Давайте, Владимир Николаич...

– С плохими товарищами не знайся, – сказал дядя Володя.

– Да он хороший мальчик... учится хорошо. На квартире здесь живет. Витя, ты, если сел играть, играй.

– Играю.

– Попадает, Виктор, не талантам, попадет... неслухам, грубиянам – этим попадает, верно. А талант... – это талант. Ну, и учиться, конечно, надо – само собой.

– Вот учиться-то... – мать строго посмотрела на Витьку. – Лень-матушка!.. Вперед нас, видно, родилась.

Витька поддал на баяне.

– Витька, смори маленько. В ушах, правда, звенит.

– Плохо с учебой, Виктор?

– Чего только не делаю: сама иной раз сяду с ним: «Учи! Тебе ведь надо-то, не мне». Ну!.. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Был бы отец-то... Нас-то много они слушают!

– Отец-то пишет, Виктор?

– А чего ему писать? – отвечала мать. – Алименты свои плотит и довольный. А тут рости как знаешь.

– Алименты – это удовольствие ниже среднего, – заметил дядя Володя. – Двадцать пять?

– Двадцать пять.

– Стараться надо, Виктор. Маме одной трудно.

– Понимали бы они...

– Ты пришел из школы, сразу раз – за уроки. Уроки приготовил – поиграл на баяне. На баяне поиграл – пошел погулял.

Мать вздохнула.

Витька играл «Смешное сердце».

Дядя Володя открыл бутылочку шампанского.

– Как она у нас – пук! – засмеялся он, довольный.

– Надо наклонять, – встрял Витька, – тогда и «пук» не будет.

– Шампанское должно пу... стрелять, – авторитетно сказал дядя Володя. – Прошу вас, Агриппина Игнатьевна, – и дядя Володя опрокинул шампанское в большой рот.

– Х-у-у, – сказал он и поморгал маленькими глазами, – в нос дает.

Витька захохотал.

Мать с укоризной поглядела на него.

– Держите, Агриппина Игнатьевна.

Мать тоже выпила... И долго улыбалась, и вздрагивала.

– Стремиться надо, Витя, – продолжал дядя Володя, наливая еще два фужера.

– Уж и то говорю ему: «Стремись, Витька...»

– Говорить мало. Что говорить!

– Как же воспитывать-то?

Дядя Володя кивнул головой, приглашая Грушу опрокинуть фужерчик.

– Ху-у-у, – опять сказал он. – Все: пропустили по поводу воскресенья, и будет. – дядя Володя закурил. – Я ведь злоупотреблял, крепко злоупотреблял...