В правильном семейном коллективе, где родительский авторитет не подменяется никаким суррогатом, не чувствуется надобности в безнравственных и некрасивых приемах дисциплинирования. И в такой семье всегда есть полный порядок и необходимое подчинение и послушание.
Не самодурство, не гнев, не крик, не мольба, не упрашивание, а спокойное, серьезное и деловое распоряжение — вот что должно внешним образом выражать технику семейной дисциплины. Ни у вас, ни у детей не должно возникать сомнения в том, что вы имеет право на такое распоряжение, как один из старших, уполномоченных членов коллектива. Каждый родитель должен научиться отдавать распоряжение, должен уметь не уклоняться от него, не прятаться от него ни за спиной родительской лени, ни из побуждений семейного пацифизма. И тогда распоряжение сделается обычной, принятой и традиционной формой, и тогда вы научитесь придавать ему самые неуловимые оттенки тона, начиная от директивы и переходя к тонам совета, указаниям, иронии, сарказма, просьбы и намека. А если вы еще научитесь различать действительные и фиктивные потребности детей, то вы и сами не заметите, как ваше родительское распоряжение сделается самой милой и приятной формой дружбы между вами и ребенком.
Глава седьмая
Познакомился я с Любой Гореловой случайно: она зашла ко мне по короткому делу. Пока я писал нужную записку, она тихонько сидела в кресле и изредка вздыхала про себя, сложив руки на коленях и поглядывая куда-то с далеким прицелом. Ей было лет девятнадцать и принадлежала она к тем девушкам-аккуратисткам, которые даже в самом тяжелом горе не забывают вовремя разгладить кофточку.
— Чего вы так грустно вздыхаете? — спросил я. — У вас неприятности?
Люба неловко вздернула чистенько причесанной головкой, вздохнула пианиссимо и страдальчески улыбнулась:
— Нет… ничего особенного. Были неприятности, но уже прошли.
В своей жизни я достаточно повозился с девичьими неприятностями и привык о них разговаривать. Поэтому я спросил дальше:
— Прошли, а вы вздыхаете?
Люба повела плечами, будто в ознобе, и посмотрела на меня. В ее карих честных глазах вспыхнуло оживление:
— Хотите, я вам расскажу?
— Ну, рассказывайте.
— Только это длинное!
— Ничего…
— Муж меня бросил…
Я с удивлением на нее глянул: кажется, ее длинный рассказ был окончен, а подробности можно было увидеть в ее личике: маленький розовый рот дрожит в улыбке, а в глазах тонкая сверкающая слеза.
— Бросил?
— Угу, — сказал она еле слышно и по-детски кивнула головой.
— Он был хороший? Ваш муж?
— Да… очень! Очень хороший!
— И вы его любили?
— Конечно. А как же? Я и теперь люблю!
— И страдаете?
— Вы знаете… ужасно страдаю!
— Значит, ваши неприятности не совсем прошли?
Люба посмотрела на меня задорно-подозрительно, но мой искренний вид ее успокоил:
— Прошли… Все прошло. Что же делать?
Она так наивно и беспомощно улыбнулась, что и для меня стало интересно: что ей делать?
— В самом деле: что вам делать? Придется забыть вашего мужа и начинать все сначала. Выйдете снова замуж…
Люба надула губки и изобразила презрение.
— За кого выходить? Все такие…
— Позвольте, но ваш муж тоже хорош. Вот же бросил вас. Собственно говоря, его и любить не стоит.
— Как не стоит? Вы ж его не знаете!
— Почему он бросил вас?
— Другую полюбил.
Люба произнесла это спокойно и даже с некоторым удовольствием.
— Скажите, Люба, ваши родители живы?
— А как же! И папа, и мама! Они меня ругают, зачем выходила замуж?
— Они правильно вас ругают.
— Нет, неправильно.
— Да как же: вы еще ребенок, а уже успели и замуж выйти и развестись.
— Ну… чего там! А им что такое?