Том 5. Критика и публицистика 1856-1864

Салтыковское «письмо» содержит вместе с тем не только негативно-критический материал. Позитивную эстетическую ценность представляют общие суждения писателя о принципах реализма в театре, в актерском искусстве. Салтыков требует, чтобы сценический образ соответствовал жизненной правде, взятой во всех многосторонних ее проявлениях, в светотенях, в сочетаниях уродливого и человечного. «Вот на этих-то человеческих сторонах, на этой-то человеческой основе и мирится актер со своею ролью», — пишет он и отстаивает, в сущности, то качество актерской игры, которое ныне зовется внутренним перевоплощением. При всех оговорках, вызванных ничтожностью драматургии Ф. Толстого, Салтыков выделяет «даровитого актера» П. М. Садовского, отмечает реалистическую природу его искусства. Во имя торжества правды на русской сцене писатель высмеивает ремесло актерского внешнего «представления». Еще в «Губернских очерках» Салтыков писал (а потом повторял устами персонажа «Теней») про актеров, которые «играют кожей, а не внутренностями». В «письме» он иронически именует их «протеями», относя к ним москвича С. В. Шумского, петербуржца В. В. Самойлова и некоторых других, менее крупных актеров. Близкие оценки современных актеров давали и другие русские писатели, например Островский, Тургенев, Писемский [149].

«Московские письма», как и одновременно начатые печатанием статьи «Петербургские театры» (см. наст. том, стр. 163–215), — первые программные выступления писателя о сценическом реализме.

…М. С. Щепкин, в виде старого причетника, сдавшего дьяческое место дочери, дрожащим от слез голосом поет. — В быту русского сельского духовенства уходивший на покой по старости причетник «сдавал» свое место в приходе мужу дочери, также священнослужителю. Салтыков сближает это с ситуацией водевиля Д. Т. Ленского «Лев Гурыч Синичкин», герой которого, старый заштатный актер, добивается театрального дебюта для своей дочери.

Взято из водевиля «Гризетка Лизетта, или Нас не оставит бог!». — Такого водевиля (как и названных ниже двух других) не существовало. Салтыков пародирует названия репертуарных водевилей и куплеты из них в сатирических приемах «Свистка» (см. наст. том, стр. 275–304), насыщая их злободневными сатирическими намеками.

…г. Никита Крылов возлагает руки на г. Бориса Чичерина… — Пародируя обряд священнодействия, Салтыков намекает на «вольнодумство» профессора государственного права Б. Н. Чичерина; умереннейший либерал, он все же оказался единственным, кто возразил на университетском совете против передачи «Московских ведомостей» в аренду Каткову. Позднее Чичерин писал: «Можно утвердительно сказать, что этим роковым решением Московский университет сам наложил на себя руку» («Воспоминания Б. Н. Чичерина», Московский университет, изд. М. и С. Сабашниковых, М. 1929, стр. 81).

Еду ли по Спиридоновке, мимо редакции «Дня»… — На Спиридоновке (ныне улица Алексея Толстого) помещалась редакция славянофильской газеты «День», возглавляемой И. С. Аксаковым.

…проезжаю мимо Лоскутного трактира… молебны Молоху служат. — Лоскутный трактир — он помещался в одной из улочек снесенного теперь квартала (на месте нынешней Манежной площади) — был признанным «святилищем» знаменитого «чревоугодия» дворянско-купеческой Москвы. Образное сближение «сытости» с консервативным застоем — обычный прием салтыковской сатиры, разоблачающей «политику в быте» (М. Горький).

…вроде, например, г. Устрялова, автора знаменитой драмы «Слово и дело»… — Пьесу Ф. Н. Устрялова «Слово и дело» Салтыков критиковал в статье «Петербургские театры» (см. наст. том, стр. 163–172).

Камелии— женщины легкого поведения.

…дух долины… сын фараона! — высмеиваются названия двух репертуарных балетов на музыку Цезаря Пуни, впервые показанных в 1862 г. в Петербурге: «Сирота Теолинда, или Дух долины» в постановке Артура Сен-Леона (6 декабря) и «Дочь фараона» в постановке Мариуса Петипа (18 января).

Мы недоумеваем… нет прямого нисходящего потомства. — Это примечание Салтыкова, оспаривающее, так сказать, юридические мотивировки сюжета «Пасынка», вызвало особое негодование Ф. Толстого. Догадываясь об истинном имени своего критика, он писал в феврале 1863 г. Н. А. Некрасову: «Что какой-то Гурин, критикуя пьесу, все переврал и ничего не понял, тут нет ничего удивительного», но «после этого и обер-обличитель Щедрин ничто больше как полицейский чиновник» («Литературное наследство», т. 51–52, стр. 580).