Том 5. Литургия мне

Ельницкий вспомнил, что именно этими словами в детстве утешала его старая няня. Он засмеялся.

— Зоя, — сказал он, — ты — мое сокровище. Когда же ты доскажешь мне твою сказку?

— Зоя — сказочница, — отвечал за нее старик, — своим детям она наскажет сказок.

— Своему сыну Зоя расскажет, — тихо говорил Ельницкий, — как его отец пошел на войну. Видишь, Зоя, я догадался, — жаль, немного поздно, — как тебя надо ударить, — по сердцу, — уйти от тебя, уйти, чтобы наносить удары и побеждать.

— Ты ко мне вернешься, — со странною уверенностью сказала Зоя.

— Не знаю, Зоя, — отвечал он, — да и не все ли равно!

Старый гробовщик покачивал головою и говорил:

— Еще не скоро, дети, настанет ваш срок уйти в тесные дома.

Голос крови

I

Алексей торопился поскорее уехать из Косоура в Юрьев Лог. Косоур не понравился Алексею, хотя это был его родной город. А может быть, именно потому и не понравился, по несходству с детскими воспоминаниями. Эти воспоминания казали Косоур очаровательным, — но ведь то были воспоминания первых шести лет его жизни. Ровно двадцать лет Алексей не был в этих местах.

Нелепым показался Косоур. На вокзале ошалелые, бестолковые носильщики, — вокзал темный и грязный, — от вокзала до города надобно ехать несколько верст на извозчике. Река Косоурка плескала на заболоченный берег грязную малярийную воду. Обыватели имели сонный и тупой вид, и казалось, что все их духовные интересы сводились к игре в преферанс. Город с населением около ста тысяч имел только одну газетку, да и ту местные жители презирали.

Встречаясь с косоурцами, Алексей спрашивал их:

— Отчего вы такие? Почему у вас так сонно?

Обыватели угрюмо отвечали:

— Губернатор у нас нехорош, ничего не разрешает.

Алексей думал, что беда не в одном губернаторе.

Он говорил:

— Сами вы очень равнодушны.

Ему отвечали:

— Мы очень даже неравнодушны, а только что ходу нам нет.

Алексей был рад, когда, покончив с делами и с более необходимыми визитами, выехал в свое имение, Юрьев Лог, верстах в сорока от этого гиблого города, где тоже с детства не был.

Подъезжая к имению, вспоминал. Было привычное в странном, такое привычное, что надолго умертвило охоту спрашивать: «почему» — охоту, теперь опять зажигавшуюся. А странно было то, почему после смерти отца целых двадцать лет мать ни сама не хотела ехать ни в Косоур, ни в Юрьев Лог, ни Алексея туда не пускала.

Алексей вспоминал отца — живое воспоминание шестилетнего мальчика амальгамировалось с долгим любующимся наглядением на его портреты, несколько фотографий и один живописный. Это был очень красивый человек с обворожительными манерами, с обаятельною улыбкою и с такою необычайною силою ласковых глаз, что не послушаться его казалось невозможным.

Умер он неожиданно и случайно. Он был превосходный наездник, а в тот несчастливый день лошадь сбросила его и он разбил голову о придорожный камень.

«Один из таких камней», — с волнением думал Алексей, глядя на остроребрый выбеленный известью кубик с красною цифрою, что-то кому-то понятное знаменующий.

Сначала Алексей думал, что мама потому не хочет ехать в Юрьев Лог, что эти кубики у края дороги напомнят ей ужасное. Потом, по каким-то намекам и умолчаниям, он стал догадываться, что главная причина не в этом. Сначала он спрашивал у матери в чем дело, почему не едут в Юрьев Лог, но скоро понял, что спрашивать не надобно и бесполезно.

В прошлом году мать умерла. За неделю до смерти она сказала Алексею:

— Ты соберись как-нибудь в Юрьев Лог. Что ж тебе! Там все хорошо. Анна Дмитриевна — очень хозяйственная женщина. Настоящая экономка, хоть из простых крестьянок. Танюшка пока учится на курсах, ты ей стипендий не прекращай, да и потом об ней позаботься, — она ведь на нашем попечении выросла.

Анна Дмитриевна, хозяйничавшая в Юрьевом Логе, и дочь Танюшка были для Алексея мифические существа. Танюшка училась в Москве, Алексей кончил петербургский университет. Он видел Танюшку раза два мельком в гостинице «Метрополь» в Москве, — она приходила благодарить его мать за стипендию в гимназии и на курсах; да у матери видел ее фотографические снимки. Впечатление осталось такое: ничего себе, недуренькая девушка, только смешно, не к лицу причесанная и очень застенчивая.

II

Когда коляска, подъезжая к старому каменному двухэтажному дому, медленно катилась по березовой аллее, Алексей увидел выходившую с боковой дорожки к цветочной круглой куртине перед домом стройную девушку в белой блузке и в перетянутой широким поясом короткой синей юбке. Лицо загорелое и веселое, черные волосы заплетены в косу, голова непокрыта.

Девушка остановилась и смотрела на подъезжавшую коляску. На ее лице двигалась, от веток дерева, под которым она стояла, рябая тень с дрожащими солнышками, из которых два трепетапи на самой улыбке румяных губ, а одно играло с веком правого глаза, порою сбегая чуть пониже, и золотило край чуть щурящегося тогда зрачка. Сильный свет милого на живом теле солнца лежал на ее облитых золотистым загаром ногах.