— Лилит, правда, бедные мы.
Лилит. Не плачь, Катя, не надо. Ты придешь к нему, веселая и счастливая, а я уйду. Не плачь, утешься, верь.
Катя. Будет, будет счастливая жизнь! Конец третьего действия.
Действие четвертое
Прошел один день.
Комната в доме Сухова. Обстановка безукоризненная. Ни один предмет не оскорбляет строгого вкуса, но кажется, что и любимых предметов здесь нет. Ничего индивидуального, особенного, обличающего пристрастие к чему-нибудь. Как будто хозяева этого дома живут здесь только временно, правда, тратя большие деньги на обстановку и на приличный образ жизни, но совсем не заботясь о завтрашнем дне. И потому многие предметы кажутся не употребляемыми, поставленными только потому, что так принято и красиво.
Катя одна. Стоит посреди комнаты, словно ждет чего-то. Потом медленно и спокойно идет к столу, садится и раскрывает книгу.
Рогачева
Катя. Как видишь, мама, одна.
Рогачева. Ну вот и превосходно. Катя, я должна поговорить с тобою серьезно. Надеюсь, ты выслушаешь меня внимательно.
Катя. Мама, этот разговор, может быть, не так уж необходим.
Рогачева. Нет, Катя, это очень важно.
Катя
Рогачева. Катя, опомнись, пожалей себя! Что ты делаешь?
Катя
Рогачева. Твое поведение занимает весь город.
Катя. Весь город всегда занимается чужими делами.
Рогачева. Только Владимир Павлович еще ничего не знает. Но каково ему будет узнать это! Ведь это же скандал!
Катя. Ах, мама! Что ты называешь скандалом?
Рогачева. Ты каждый день бываешь у Михаила Алексеевича. Наконец, уж ни для кого не секрет, что ты им увлечена. Только бедный Владимир Павлович ни о чем не догадывается. Он так доверчив!
Катя. Он узнает.
Рогачева. Подумай, Катя, ведь ты замужем, ты — мать. Твой муж занимает такое положение в обществе…
Катя. На что мне это положение?
Рогачева
Катя
Рогачева. Катя, неужели тебе не жаль бедного Владимира Павловича?
Катя. Мама, ведь вы все знали, что я люблю Михаила. Вам захотелось очень, чтобы я вышла за Владимира Павловича. Вот, я сделала по-вашему. Но я и его не обманывала. Я тогда же сказала ему, что уйду от него, когда захочу.
Рогачева. Но вы с ним так хорошо жили! Все думали, что ты любишь своего мужа.
Катя. За что ж мне было его ненавидеть? Но любить! Нет, я его не любила, никогда не любила.
Рогачева. Ты была с ним так ласкова!
Катя
Рогачева. А твои дети, Катя! Подумай о твоих несчастных детях. Неужели тебе их не жаль?
Катя. Несчастные! Чем они несчастны, эти маленькие? Вздор какой! Я уйду из этого дома к Михаилу. Уж не могу я больше терпеть этого притворства.
Рогачева
Катя. Милая мама, как можешь ты мне в этом помешать?
Рогачева
Крадущеюся походкою входит бонна. Она высокая, костлявая, сухая девица лет тридцати, из обруселых немок, «вполне приличная», как говорится в газетных объявлениях. Лицо у бонны длинное, сухое, желтое, постное, но сладкое. Глаза рыбьи, с застывшим выражением тупого любопытства. Уши торчат. Нос длинный и острый. Светлые, жиденькие волосы причесаны гладко. На плоском лбу совершенно явственно написано: сплетница. И даже все боннино платье шумит сплетнею.
Рогачева вздрагивает и застывает в неловко-торжественной позе.
Бонна
Катя
Бонна. Простите, Екатерина Константиновна, я думала, вы одни. Я хотела насчет Павлушиных башмаков. Но это не к спеху. Извините.
Катя. Эта дура за мною подсматривает и подслушивает.